— Метка моего отца!.. — ужаснулась она.
— Да. Я как раз собирался все объяснить, — пробормотал я.
— Так это были вы?!
— Ненависть лишила его рассудка… Я умолял его прекратить дуэль…
— Вы убили моего отца… — сказала она, в ярости сжимая кулаки.
Я схватил ее за руки, пытаясь успокоить. Снова раздался настойчивый стук в дверь. На этот раз до нас донесся голос маркиза, который требовал, чтобы его впустили в комнату.
— Донья Анна, я прошу вас немедленно открыть дверь!
— Убирайтесь прочь, — презрительно бросила она в мою сторону.
— Я вам все объясню сегодня вечером.
— Но я не должна… — прошептала она, дрожа и отстраняясь от меня.
— Дайте мне шанс хотя бы рассказать, как произошло это несчастье…
Дверь в спальню снова задрожала от ударов кулаком. Донья Анна, не в силах глядеть мне в глаза, молча указала на окно.
— Я напишу вам.
Это были мои последние слова перед тем, как спрыгнуть вниз — прямо на проезжающую под окном карету. Пока пассажиры пытались понять, что могло свалиться на крышу их кареты, я давно успел спрыгнуть на мостовую и удалиться на безопасное расстояние. Спешно вернувшись в монастырь, я написал для доньи Анны страстное послание, в котором умолял ее встретиться со мной в часовне и выслушать всю правду о той трагической ночи. Я еще раз поклялся, что буду всегда любить ее. Я молился, чтобы ее горе не помешало ей услышать мои слова и впустить меня в свое сердце.
Появляться возле ее дома среди бела дня было бы непростительным риском, и потому я был вынужден прибегнуть к помощи Кристобаля. Я попросил его передать письмо лично в руки донье Анне и умолял не подвести меня.
Вечером в дверь монастыря постучали. Я надеялся, что мне принесли записку от доньи Анны, но на всякий случай обнажил шпагу и затаился. Ведь там могли запросто оказаться и солдаты инквизиции. Мать-настоятельница открывала дверь — на пороге стояла Альма.
— Кто вы? — донесся до меня через окно голос матери Соледад.
— Вы действительно хотите это знать? — уточнила Альма, откидывая мантилью и показываясь во всей своей красе.
— Все в порядке, это ко мне, — поспешил сказать я. — Не волнуйтесь, гостья пробудет здесь совсем не долго.
— От всей души на это надеюсь, — настоятельница осенила себя крестным знамением и поспешила уйти.
— Я пришла попрощаться, — объявила Альма, когда я привел ее в комнату привратника.
— Как ты нашла меня?
— Мне помог Кристобаль.
— А как ты нашла его?
— Мне помогла Мария, — улыбнулась Альма. — Слава Богу, что инквизиция не всегда может уследить за сердечными привязанностями.
Альма очень удивилась, что я нашел приют в святой обители, среди монахинь.
— У нас общее прошлое, — уклончиво ответил я. — Но расскажи-ка мне лучше о своих планах. Ты сказала, что пришла попрощаться. Надо полагать, ты уезжаешь к Томасу?
— Как ты догадался?
— Иногда мужчина тоже умеет догадываться о том, в чем женщина не может себе признаться, — сказал я с улыбкой.
— Представь, он приехал в Севилью и явился ко мне как клиент. Похоже, что я ошибалась, когда думала, что наша семейная жизнь будет лишена страсти. Он сделал мне предложение и дождался ответа прямо в моей постели.
— Вы станете жить в Кармоне?
— Томас согласился увезти меня в Амстердам. Нам хочется жить в таком месте, куда не дотянется шлейф памяти о прошлом… И подальше от этого мира, где пытаются поладить между собою честь и позор.
— Амстердам? Один датский купец как-то сказал мне, что там полно куртизанок.
— Возможно, — равнодушно сказала она. — Но какое это имеет значение для жены и матери?
— Вот и закончилась твоя короткая, но блестящая карьера… Я всегда подозревал, что жизнь, в которой слишком много свободы, недолго будет радовать тебя.
— А вот я даже не подозревала, что смогу быть счастлива с человеком, которого так хорошо знаю… и который так добр. Я хотела познать всех мужчин, так же как ты хотел познать всех женщин, но теперь мне нужен только один мужчина и его доброе сердце.
— Это верно. Зная одного, можно познать всех, — сказал я.
— Я никогда тебя не забуду.
Она устремила на меня взгляд, в котором сквозили восхищение, благодарность и что-то очень похожее на любовь. Альма не единожды уверяла меня в том, что ждет от меня лишь наставлений в ее сомнительном искусстве. Однако сердце не всегда может оставаться равнодушным к влечению плоти. Любовное желание и сама любовь зачастую идут рука об руку.
