- Да,- подтвердил Банколен,- ее зовут Колетт Лаверн. Сейчас, впрочем, возможно, иначе.
- Кто она такая?
- Постойте.- Он взял телефонный справочник.- Шансов мало, хотя аль-Мульк никогда не скупится на своих любовниц...- Страницы замелькали под его пальцами.- Черт возьми! Вот! Один-двадцать два, Маунт-стрит, Мэйфер, один-семь-семь-восемь!
- Шэрон,- заметил я,- живет в соседнем доме.
- Тогда поспешите. Знаете, дело, возможно, пустячное, а может быть, очень важное. Нам известно, что аль-Мульк нынче вечером ехал к Колетт Лаверн. Надо выяснить, доехал или нет. И помалкивайте. Даже Толбот ничего знать не должен... пока.
- Вы из чувства мести взялись за расследование?
- Я предложил пари и хочу его выиграть. Так что идите, и без крайней надобности ничего не рассказывайте. Надеюсь, можно верить, что вы не испортите дело. Аль-Мульк, Доллингс, женщина в ночном клубе, Шэрон, безжалостно подхваченные и расставленные слепыми божками не в круг, не в определенном порядке, не в затейливом марионеточном танце, а случайно, беспорядочно, словно их кружил некий ревущий вихрь. Всех нас несли бурные воды. Зайдя в гостиную за пальто и за шляпой, я замешкался. Толбот только что замолчал. Наступила столь необычная тишина, что я замер со шляпой в руке. Инспектор вновь щелкал зубами после длинной речи, во время которой он изо всех сил старался не касаться той темы, которая его в первую очередь занимала. Он прокашливался, стоя у стола с виселицей,- плотный, модный, шикарный...
Безусловно, обстановка была странноватая. Яркие янтарные лампы, причудливая резьба под высоким потолком, высунувшаяся темная, коротко стриженная голова Тол бота...
- Что с вами, Толбот?- спросил сэр Джон.
Инспектор бросил на него непроницаемый взгляд практика, твердо следующего своим путем.
- Я вам уже говорил, сэр,- начал он,- что за все время пребывания господина аль-Мулька никто здесь не посещал...
- Да?
- А нынче днем кое-кто заходил.- Толбот переступил с ноги на ногу.Нынче днем кое-кто побывал,- продолжал он.- Точно ничего сказать не могу. Около двух часов зашел некий мужчина, попросил соединить его по телефону с господином аль-Мульком. В вестибюле вечно темно, горит одна лампочка на коммутаторе, поэтому лицо телефонист не разглядел. Мужчина держался в тени, только руки с длинными белыми пальцами лежали на стойке. Он спросил, у себя ли господин аль-Мульк. Телефонист ответил, что тот ушел. Мужчина секунду помешкал, потом попросил передать ему карточку, предупредив, что он за ним вскоре зайдет.- Толбот прервался, прищурив глаза.- Мужчина протянул свою карточку. Телефонист, не взглянув, отложил ее для передачи аль-Мульку. Вскоре его смена кончилась, и визитку никто не вручил. Вот она, сэр.
Инспектор вытащил из блокнота кусочек картона и положил на стол, наблюдая за нашей реакцией. Сэр Джон, бросив быстрый взгляд, отвернулся с неестественно застывшим лицом. Я услышал сухой смешок Банколена.
В желудке у меня возникло тошнотворное ощущение. Вспомнилось обещание незнакомца вскоре зайти за аль-Мульком. На карточке было искусно выгравировано имя:
"Мистер Джек Кетч".
Глава 6
ПОВЕСИВШИЙСЯ САМОУБИЙЦА
Туман на улице рассеялся, фонари окружали плясавшие яркие нимбы. Пэлл-Мэлл совсем опустела в пронзительном холоде. Вдали на Пикадилли со скрипом пронеслась машина. На углу я поймал проезжавшее такси, нырнул в темноту на заднее сиденье, и мы поехали вверх по Сент-Джеймс-стрит. Джек Кетч, палач, вручил визитную карточку: я считал это самой блестящей деталью творившегося вокруг безумия. Он совсем близко крался в темноте за нами... а может быть, и за Шэрон? В глухой лондонской ночи визгливо пели колеса автомобиля, в темном салоне машины вставали воспоминания, ворочались в душе, причиняя болезненные, но радостные страдания. Такси летело в бледных огнях Пикадилли с резкими гудками в таком же резком холоде. Беркли-стрит, тихий Мэйфер... В Барли на Сене в том апреле стояли белые домики, тянулись белые дороги, по ним скрипели повозки; испытующе поглядывая по сторонам, как колледжские профессора, шествовала достойная процессия гусей... Я мысленно услышал их гогот. На сонных улицах с густыми деревьями, залитыми солнцем, пахло соломой, навозом. Глухо пела река... Я вспоминал крошечный постоялый двор в Барли на Сене с красно-белыми занавесками, шелестевшими на речном ветерке. Шэрон их ловила... Ее глаза, руки, дымок коптившей в сумерках масляной лампы... Страдания, шепот, борьба, перебранки, слишком частая выпивка - все романтично смешивалось под проказливой весенней луной. Я теперь с изумлением понял, что мне нужна Шэрон. Такси свернуло налево через Беркли-сквер. Слегка поблуждав в темном холоде, я нашел дом на чистенькой улице. Такси со скрипом умчалось. Открылась огромная дверь в темный вестибюль, в глубине которого горела приглушенная лампа. Дверь открыла Шэрон. Она казалась еще меньше прежнего. Слабый свет падал на белые плечи, на темно-золотистые волосы с тоненьким белым пробором посередине, но лицо оставалось в тени. Она шагнула на свет, и я задохнулся, видя легкую улыбку, вопросительный взгляд... Услышал собственный голос, бормотавший, по нашему обыкновению, какие-то бессвязные высокомерные фразы, но в душе вскипал гнев, ибо в холле был кто-то еще. Мужчина. Проклятье! Ведь это наша первая встреча! Мужчина. Ну конечно. Видно, она не привыкла спать в одиночестве. Она протянула мне руку. Я на секунду коснулся ее, и что-то в душе моей щелкнуло, встало на место, с которого больше не стронется.
