В холле было темно. Держась за руки, они побрели вперед, эхо их шагов и музыка глухо отдавались в холле. Через высокие окна падали тени, делая все вокруг каким-то нереальным.
— Дураки, — сказал Джеффри, целуя ее шею.
— Кто — мы?
— Все остальные танцуют под звездами, а мы застряли в Английском департаменте, — он потянул молнию у нее на платье. Она расстегнула его рубашку. Он целовал ее, сильно прижав к стене. Она едва ли могла дышать, страсть переполняла ее.
Они никогда не занимались любовью в общественных местах. Это было весело, это было даже забавно, это было дико возбуждающе, это было по-взрослому. Джейн была абсолютно уверена, что никто в их классе не делал этого. В ее семье никто не был настолько смелым, настолько любящим.
Джеффри повел ее в кабинет внизу. Он положил отцовский пиджак и рубашку на китайский ковер за столом секретаря и опустил на них Джейн. Их взгляды пересеклись, и в глаза Джейн появилась тревога.
— У тебя есть?.. — начала она.
— Я не принес, — сказал он, — у тебя нет…
Она хихикнула:
— Я не ношу этого с собой.
Он поцеловал ее. В его глазах не было беспокойства.
— Ты не знаешь, может, сегодня это будет безопасно?
— Я не сильна в математике.
Оба засмеялись, и она попыталась посчитать, но она никогда точно не знала, в какое время месяца секс будет безопасным. Некоторые девочки говорили, что можно забеременеть в середине цикла, но ее соседка по комнате знала кого-то, кто однажды занимался сексом даже во время периода овуляции — и ничего. Так что Джейн закрыла глаза и пыталась считать, стараясь вспомнить даты, но она была не тем человеком, кто хорошо запоминает и считает, у нее не было никакого мысленного календаря.
— Только один раз, — прошептал он.
— Но, — начала было она.
— Я люблю тебя, Джейн.
— Я люблю тебя, Джеффри.
Слова звенели в воздухе. Разве эти слова не были самым главным? Разве они не рассказывали историю, более наполненную чувствами, чем любой из томов, изученных ими в Брауне? Это любовь. Любовь — это все. Любовь больше любого пространства. Она занимала все сердце Джейн, все ее существо, она была с Джейн повсюду, куда бы та ни пошла.
Они занимались любовью. Он вошел в нее. Она закрыла глаза, чувствуя, как он проскальзывает внутрь. Странная мокрота. Он заполнял ее. Никогда еще два человека не создавали такого жара. Интенсивность происходящего захватила ее, поднимаясь от того места между ее ног прямо к сердцу. Это было похоже на стрелу, и впервые в жизни она поняла смысл мифа о Купидоне.
Стрела вонзилась глубоко и навсегда.
В ту ночь она забеременела.
Джейн точно знала момент, когда это произошло. Она держала это в секрете, даже от Джеффри. Ей хотелось быть уверенной. Наполненная любовью, она ожидала, что будет наполнена страхом. Но это ожидание и настоящие эмоции Джейн сильно различались.
Она полюбила ребенка.
В тот же момент, абсолютно, так же, нет, больше, чем она любила отца. Ребенок был частью ее, а она была частью его. Как вообще было возможно такое чувство, как она могла объяснить это?
Она и не объясняла, по крайней мере поначалу. После танцев в кампусе был концерт, затем выпускной. Джеффри собирался в Нью-Йорк, на летнюю практику, он хотел поработать помощником у какого-то исследователя из Колумбии. А Джейн должна была работать у кузины ее матери, в пекарне Твин Риверз. Они бы вернулись в Браун в сентябре, вместе с младшей сестрой Джейн, Сильви, которая только поступила в университет.
Когда они прощались, Джейн плакала. Джеффри тоже. Они обнимали друг друга так крепко, даже не подозревая, что это происходит в последний раз. Или почти в последний.
Вот и сейчас во сне, в своей детской комнате в доме матери, Джейн снова плакала, плакала так сильно, что наволочка промокла насквозь. Она проснулась, обхватила себя руками, как будто пыталась удержать все внутри себя, вернуть все назад, снова соединить все кусочки трех жизней.
Однажды, услышав плач Джейн, в комнату вошла Сильви. Холодный лунный свет сочился сквозь голые ветви деревьев, и когда Джейн открыла глаза, она увидела сестру, сидящую на кровати. Сон Джейн вырвал сердце из ее груди, как если бы прошлое было диким животным, способным сожрать ее живьем.
