Постояли мужики у болота, посмотрели хмуро да, плюнув, пошли обратно в деревню. Две находки их по пути ждали: одна хорошая, другая… Сперва Чернак, пес Онисимов, вдруг у леса в лугах объявился — видно, раньше других домой ломанулся, курва, тучу увидев. Боялся туч Чернак-то, хоть и всем псам пес был. А уж как гроза какая — забивался в будку — бывало, и за цепь не вытянешь! Онисим не стал на собаку ругаться — грех то — пару раз палкой по хребтине перетянул, для порядка… Тут у кустов орешных закружились собаки, завыли. Мужики подошли… Ой, спаси, Господи, от таких находок! Под кустом младенец лежал — не живой, обглоданный. Внутренности да глаза выедены, по кустам сизые кишки кровавятся. Тьфу… Плюнул Онисим, перекрестился. И мужики с ним… Эх, Матрена, Матрена… Было у тебя семеро — осталось двое. Трое ребят по зиме в огневице сгорело, четвертый летом в колодце шею сломал, ну, а пятого… пятого волк окаянный сожрал. Ужо, по зиме обязательно достанем волчище! Никуда, аспид, не денется… ежели только волк это, а не волкодлак-оборотень богомерзкий!
Двое на островке болотном прятались. Один — пожилой мужик с бородой пегой, глаза — словно два шилья, вострые. Второй — парень, отрок еще безусый, тонколицый, смуглый — волосы длинные по плечам из-под шапки лезли. Оба оружны — у мужика топор за поясом, у отрока — нож.
— Не заметили нас мужики-то? — как стих за болотом собачий лай, поднялся на ноги отрок.
— А и заметили, так что? — ухмыльнулся его пожилой спутник, худощавый, с родинкой на левой щеке, такой же, как и у Олега Иваныча. — Все одно не сунутся — тропки тайной не знают. Так что не бойся, Степанко!
— А я и не боюсь, дядько Терентий, — спокойно ответил отрок и положил руку на рукоятку ножа, вырезанную из рыбьего зуба. — После того, что с моими сестрами сделали, — ничего не боюсь. Тому уж скоро год будет… — Степанко вздохнул и поспешно отвернулся, чтобы не заметил Терентий показавшиеся в уголках глаз слезы.
Терентий, однако ж, все равно заметил, ухмыльнулся, сказал зло:
— Не плакать надо — мстить кроваво убивцам!
— Мстить, — горько усмехнулся отрок. — Кабы знать — кому?
— О том боги скажут. А для того — жертву им надо. Да не простую жертву… — Терентий сурово посмотрел на сглотнувшего слюну парня.
Знал, хорошо знал Степанко, какой такой жертвы ждут от него старые боги… вернее, волхв Кодимир, известный остальному миру как Терентий из Явжениц.
После прошлогоднего разгрома капища людьми великого князя Ивана главным волхвом стал Терентий (вернее, Кодимир) для всех тех окрестных людей, кто придерживался еще старой дедовской веры, принося дары древним жестоким богам. Перуну, Даждьбогу, Мокоши… Богател с тех даров Кодимир-Терентий, богател… Все бы ничего, да жаль, уходила старая вера. Мало уж осталось по дальним селеньям истинных язычников, больше двоеверов — и Христу, и Даждьбогу. И вашим, и нашим. Чтоб наверняка молитвы дошли. По назначению. Не тем, так этим. Нет, то не истинная вера. А нет веры — нет денег. Потому и хотел Кодимир жертвы… Не простой жертвы — человеческой. Летом еще срублено на островах болотных новое капище. Идолы взрезаны — ликом суровы, — да беда — живой крови не чуяли. Куры да свиньи — не в счет. Человек нужен! Лучше — девица невинная, с телом крепким, ядреным, наливчатым…
Эх… Не успел Терентий и слюни на губах утереть — в ямину болотную провалился! Враз по пояс увяз в жиже холодной. А и поделом: коль по болотной тропке идешь — не хрен о девках думать! Вскрикнул истошно волхв, взмахнул руками — помогай, Степушко!
Протянул Степанко посох — сам чуть не утоп, но вытянул сотоварища. Обернулся… Вроде как стон, или хрип какой почудился… Бывало — забредет какой путник, через болотину дорогу спрямить, — ан — и нет его, пропадет в трясине. Ну как и сейчас так?
Глянув на спутника своего мокрого, приложил Степа палец к губам. Терентий тоже ругаться перестал, башкой закрутил, прислушиваясь. Ну — точно! Слева, в нескольких шагах, мужик какой-то в трясине бился… Да вот, кажется, уже и выбрался на берег…
— Если из местных кто — топить надо! — тихо прошептал Терентий. — А ну, проверим…
