Так что пора кончать со Степанкой — знает больно много. Позвать сперва Ограя, и…
— А дядько Ограй где, Степанушко? На двор вышел? Чтой-то долгонько ходит… Ограй, эй, Ограйко!
И без крика этого ворвался Ограй в избу. Замычал что-то, руками непонятные знаки показывая.
Ну, те знаки Терентию со Степанкой давно ясны были.
Сосна росла на том берегу, на холме — высока, раскидиста. Надо кому из верных людей на островок перебраться — к вершине сосны плат белый привязывали. Тот плат с крыши избяной видать было. Видно, плат-то этот и имел в виду немой слуга.
— Ну, беги, Степа!
Быстро натянув порты и рубаху, отрок выбежал из избы.
Повезло покуда тебе, Степанко! Незнамо как дале будет…
На противоположном берегу болота, на тайном месте, стояли четверо. На конях, с волокушей. Двое — незнакомые, а двое свои, братья-разбойнички. Окромя волхвовства да русалий, давно промышлял Терентий татьбою. Собрал шайку, человек полтора десятка, считая Степанку. В рясу монашескую обрядившись, отрок в местах глухих поживу высматривал. Хорош ли обоз, да велик ли, да оружных много ль. Ежели подходящей добыча оказывалась — враз взлетал на сосну по веревке — знак подавал. Тут и грабили. Трупы да телеги — в болото, оно все скроет. Лошадей да награбленное — что на островке прятали — потом на Москве продавали, был у Терентия там человек знакомый. Не из этих ли? Вон, может, тот, козлобородый? Или вот этот дед, жилистый… взгляд тупой, звероватый…
— Ты что пришел, отроче? Терентия зови.
— Так вы сами-то не пойдете?
— Делать нам больно нечего — по болотинам шастать, — засмеялся козлобородый. Отсмеявшись, кивнул на парней: — Веди этих, пусть до зимы хоронятся… Ну а Терентий — пусть сам к нам поспешит — дело есть важное. — Козлобородый снова засмеялся и азартно потер руки.
Отрок кивнул.
— А вы, — козлобородый посмотрел на молодых парней в одинаковых сермягах, — вы двое — хватайте волокушу. Тащите… Да осторожнее, черти! Груз в трясину не сройте!
Груз… Обернулся Степанко, взглянул краем глаза. Так, любопытства ради.
Сундуки какие-то, оружие богатое, меха — рухлядишка мягкая… Нехилый товарец!
Приняв важный вид, отрок с парнями не разговаривал, лишь буркнул сурово, чтоб точно за ним шли, по сторонам никуда не шарились да ворон не считали. Узнав о козлобородом, Терентий засобирался… Исчез быстро. Объявился к утру лишь — руки потирал довольно — видно, хорошо все у лиходеев сих складывалось.
Ну, пес с ними, с лиходеями. Путник-то, тот, что с болота, — плох был. Так и не приходил в сознанье-то. Пот-то на лбу выступил… да и горячий… Переживал Степа — как бы лихоманка не началась…
Терентий кивнул сурово, опасения Степанкины выслушав. Махнул рукою:
— Ставь воду, отроче, да травы, да ступу тащи…
— Лихоманку изгонять будем, дядько?
— Что будем, то будем. Бражки хмельной изопьете с дороги, робяты?
— А есть?
— Как не быть… на бруснике… Ограй, тащи баклажку.
Пока Терентий выпивал и закусывал с гостями, Степанко с Ограем быстро притащили котел с водой, зажгли-раздули пламя. Молодые разбойники с любопытством смотрели на все приготовления…
Зайдя за очаг, Терентий накинул на плечи медвежью шкуру мехом наружу, надел на лицо носатую маску, взял в левую руку дубовый посох-жезл. Зыркнул на гостей из-под маски — те аж побледнели — уж слишком быстро Терентий из Явжениц обратился в грозного волхва Кодимира. Степанко тоже времени зря не тратил — скинув рубаху, растерся маслянистой травой, так что кожа стала скользкой, как у ужа, залоснилась, замаслилась. После того взял в руки бубен. Ударил тихонько заячьей лапой…
— На море на Окиане, на острове на Буяне… — торжественным речитативом произнес волхв Кодимир.
Тяжело дышал Олег Иваныч. И черт дернул спрямить путь через поляну. С виду — поляна как поляна — а на самом деле — трясина! Хорошо — выбрался. Вроде… Что это там, пред глазами?
Господи — икона! Тихвинская. Рядом с ней женщина, молилась истово. Обернулась…
Софья!
Затем исчезла боярыня — и вновь возникла… Сначала — в церкви Михаила на Прусской — неприступно-гордая… тогда казалось так… А затем… там, в море, на корабле — нагая, невозможно красивая, грешная… И волосы по голым плечам — водопадом…
