— Увлекательное кино, — заинтересовался Бормотов. — А Вадим Морев кем доводится хозяйке игорного дома?
— Вадим — младший сын Алевтины Тарасовны. Знающие люди утверждают, что папочка Вадима был «авторитетным» картежником и в среде уголовников Кузнецка «держал масть», то есть контролировал ситуацию. Будто именно он обучил негритенка шулерским приемам, которые с возрастом Джон отшлифовал до совершенства.
— А собственного сына не научил?
— Не успел. Когда Вадиму было около трех лет, папку его убили.
— Кто?
— Убийцу, похоже, и не искали. Одним «авторитетом» в городе стало меньше — милиции легче. Но все соседи Моревых уверены, что организатором убийства была Алевтина Тарасовна. Говорят, от шулера ей осталось большое богатство. Не случайно она, как только наступила пора коммерческих вольностей, сразу открыла казино. Теперь, знаешь, какой мощный поток «грязных» денег в «Золотом петушке» фильтруется?
— Нам-то какое дело до того потока? Мы с тобой пошли своим путем. По твоему же настоянию перебрались из городской бучи в сельскую тишь. Может, ты уже заскучала от здешней тишины?
— Нет, Коля, с тобой я могу жить в любой глуши. Недоброе предчувствие меня угнетает. А сегодняшний сон вообще доконал.
— Не забивай голову пустяками. Полученную информацию обмозгую. В случае угрозы, выражаясь дипломатическим языком, приму адекватные меры. Короче, кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет.
Надежда виновато улыбнулась:
— Прости за бабью слабость. Высказалась, как обалдевшая, и вроде на душе легче стало.
— Почаще высказывайся — совсем легко станет. — Бормотов ободряюще подмигнул жене. — А сейчас переходим от слов к делу. Дружно позавтракаем — и вперед — к победе капиталистического труда!..
…От околицы Таежного по березовому мелколесью до покоса Бормотовых было чуть больше километра. Утро выдалось свежим. Прохладный ветерок вылизывал из низин остатки ночного тумана, а сочная густая трава искрилась крупными каплями росы. Вдали на горизонте над затянутым сиреневым маревом лесом всходило яркое солнце.
Шагавшая рядом с Николаем Надежда, поежившись от холодка, застегнула «молнию» курточки-ветровки. Снизу вверх глянув на высоченного мужа, восторженно сказала:
— Какая здесь суровая красота! Правда же, Коль?..
Бормотов поправил на плече вилы с граблями и вместо ответа громко запел:
Здесь у нас туманы и дожди,
Здесь у нас холодные рассветы…
Надежда тотчас подхватила мелодию:
Здесь на неизведанном пути
Ждут замысловатые сюжеты…
Незаметно дошагали до выкошенной накануне проливного дождя луговины. Запоследние три солнечных жарких дня кошенина высохла так, что сгребать ее пришло самое время. За работу взялись споро, без раскачки. Перебрасываясь шутками, незлобиво подтрунивая друг над другом, задолго до полудня не только сгребли весь укос, но и уложили духмяно пахнущее разнотравьем сено в похожие на невысокие стожки копны. Завершив дело, Бормотов размашисто воткнул вилы в землю, кистью руки вытер вспотевший лоб и весело скомандовал жене:
— Перекур с дремотой!
— Я лучше грибы поищу, — сказала Надя. — На кошенине видела симпатичные груздочки. Жаль, корзинку из дому не прихватили. Собирать не во что.
— Перевяжи ворот застегнутой куртки и складывай грузди, как в мешок, — посоветовал Николай, укладываясь на бок в тени под копной.
Денек разгулялся на славу. В знойном мареве дрожала синева неба. Не смолкая стрекотали кузнечики. Под их бесконечную песню Бормотов быстро задремал. Очнулся он от далекого, вроде бы испуганного крика: «Коля-а-а!!!»
Вскинув голову, Николай увидел стремительно бегущую по выкошенной луговине жену. Подбежав к нему, Надежда показала рукой на березовый лес в дальнем конце луга и, запыхавшись от быстрого бега, с трудом проговорила:
— Коля… там… мужик…
— Ты, девушка, не на грабли наступила? — улыбнувшись, пошутил Бормотов.
— Там… мертвый мужик… — опять через силу выдохнула Надя.
Николай, присвистнув, вскочил на ноги:
— Замысловатый сюжетик! Придется посмотреть…
…Одетый в железнодорожную форму низкорослый мужчина, скрючившись на правом боку, лежал в неглубокой ямке под растопыренным корневищем вывороченной березы, упавшей поперек узкой проселочной дороги с разбитой колеей. Приглядевшись к заросшему сероватой щетиной почерневшему лицу, Бормотов обернулся к стоявшей за его спиной жене и негромко сказал:
