Этот качественный сдвиг был отмечен современниками. В частности, Гвибертом Ножанским (1053–1121), задумавшимся, как и святой Ансельм, о том, как сделать педагогику более гуманной, как ослабить страх ребенка перед учительской розгой.
Культурный подъем XII в. также называют возрождением. Быть может, более обоснованно, чем предыдущие «возрождения». Ведь теперь судьбы образованности определялись не удачей и амбициями императоров, а динамикой развития всего общества. Европа высокого средневековья переживала неслыханный подъем. Но у людей, подозрительно смотрящих на всякого рода новшества, развитие культуры всегда принимало формы возврата к прошлому, к традиции. Наследие античности, сохраненное в трудах мыслителей IV–V вв., было к XII в. полностью освоено. Новые знания были получены благодаря переводам на латынь греческих и арабских книг. Мусульманские мыслители сохранили и преумножили античное наследие. Большинство переводов было сделано в областях давнего знакомства, встречи и диалога культур — в Испании, Южной Италии, на Сицилии. В XII в. были переведены книги Аристотеля, трактаты медиков Галена и Гиппократа, труды Эвклида, Птолемея, сочинения Аль-Хорезми, Ибн-Сины, Аль-Фараби. По заказу аббата Клюнийского монастыря для борьбы с «неверными» перевели даже Коран и Талмуд. Конечно, переводы эти были неточны. Переводчик Адалярд Батский признавался, что часто выдавал собственные мысли за мнения арабов. Переводы и заимствования вовсе не свидетельствовали о рабском подражании. Люди понимали, что творят новое: "Мы — карлики, сидящие на плечах гигантов. Им мы обязаны тем, что можем видеть дальше их", — говорил своим ученикам Бернард, схоластик Шартрской школы. Через эту школу прошла плеяда блестящих ученых. Бернард Шартрский прививал им умение наслаждаться красотой языка древних авторов, извлекать из их сочинений сведения о мировой гармонии, определяющей законы природы, познания, человеческих отношений.
Но школы соседнего с Шартром Парижа оказались более привлекательны для школяров. Здесь лучше, чем где-либо, преподавали логику. Именно с помощью логики Пьер Абеляр (1079–1142), ученик Росцеллина Компьенского, завоевал славу. Победив соперников, он стал применять доводы разума в теологии, сопоставляя противоречивые мнения авторитетов по сложным вопросам доктрины, вынося затем собственные заключения. Дважды его осуждали на церковных соборах. Однако его рациональный метод укрепился в теологии.
Абеляр вошел в историю как автор "Истории моих бедствий", где он повествует о своих успехах и поражениях, о трагическом романе со своей ученицей Элоизой, ставшей затем ученой аббатиссой. Это прекрасный литературный памятник эпохи, свидетельство пробуждения интереса к отдельной личности. Недаром Абеляр подражает «Исповеди» Августина, как, впрочем, и Ансельм, и Гвиберт Ножанский, и другие авторы этого периода.
Абеляр довершает начатое еще в прошлом веке проникновение диалектики в теологию. Он доказывал, что логика необходима богословам, хотя бы для согласования мнений авторитетов. Такая система, утверждавшаяся в XII в., называется рациональной теологией, или схоластикой — в буквальном переводе "школьной наукой". Ей суждено было проникнуть во все учебные предметы, на долгие годы она станет хозяйкой почти во всех школах. Но у нее были и оппоненты.
Проницательные люди, такие как Иоанн Солсберийский, магистры Шартрской школы, ученые грамматики, предвидели опасность подмены интереса к богатству окружающего мира интересом к абстрактным словесным конструкциям, заботой о красоте языка. Алан Лилльский — один из основателей схоластического метода, предупреждал: "У авторитета нос из воска, и его можно повернуть в любом смысле, а поэтому следует подкреплять его разумными доводами", понимая под ними не логические абстракции, а самоочевидные вещи в духе "доказательств Ансельма". Грамматики опасались, что забота о красоте языка сменится техническим жаргоном, непонятным для непосвященных.
Но на первых порах схоластика страшила более всего тех, кто не допускал сомнений в авторитетах, страшился умствования в делах веры или считал, что главное — личное устремление к Богу, мистическое самоуглубление. Основатель цистерцианского ордена Бернард Клервосский (1091–1153) яростно обрушился на Абеляра и подобных ему философов, таких как Жильбер Порретанский, Гильом (Вильям) Коншский и другие. Критике подверглось сочинение ученика Абеляра — Петра Ломбарда «Сентенции» (мнения) — сборник мнений авторитетов по наиболее трудным вопросам доктрины, снабженных комментариями и ссылками. Несмотря на кратковременный церковный запрет, «Сентенции» стали в дальнейшем основным учебником всех теологов, вытесняя порой изучение самой Библии.
