Иван Павлович бунтовал, запирал флейту в футляр, давая себе зарок никогда больше не прикасаться к ней и тут же доставал вновь, потому что не играть он уже не мог, а вскоре уже свыкся с пространными комментариями и даже начинал волноваться, когда долго не слышал голоса маэстро. Венторид успокаивал Ивана Павловича:
— У тебя получается все лучше и лучше, а когда звучит НАСТОЯЩАЯ музыка — все остальное безмолвствует.
— НАСТОЯЩАЯ МУЗЫКА! — ликовал Иван Павлович. Ему не верилось, что маэстро столь высоко оценивает его скромные успехи. — НАСТОЯЩАЯ…
Разбойничий посвист ветра за окном, мягкое царапанье колких снежинок о стекло, радуга фейерверков и волшебная музыка дивно сплетались в эту новогоднюю ночь, обещая невозможное.
Иван Павлович играл, как одержимый — одна мелодия следовала за другой, не повторяясь. К флейте присоединился невидимый оркестр, управляемый умелой рукой. Торжествующее соло флейты взвилось ввысь и оборвалось пронзительной нотой на пределе слышимости. Взмокший от волнения, Иван Павлович отложил флейту в сторону и в звенящей тишине услышал подозрительный треск. В ту же секунду большое овальное зеркало, висевшее на стене, покрылось извилистыми трещинами и грудой блестящих осколков осыпалось на пол. На месте бывшего зеркала образовалась аккуратная дыра — оттуда потянуло теплым сквознячком. Осторожно, чтобы не поранить ноги, Иван Павлович подобрался поближе и заглянул в образовавшееся отверстие, словно в форточку.
На цветущей поляне, окруженной высоченными деревьями, о чем-то беседовали двое — хорошенькая девушка, сидящая на пеньке, и маэстро Венторид, парящий в метре от земли на хрупких полупрозрачных крыльях. Увидев голову Ивана Павловича, возникшую перед ними, девушка вскочила на ноги, уточнив у маэстро:
— Ты уверен?
— Не сомневайся, госпожа, флейта тоже подтвердит. Это её заслуга!
Девушка сильными руками ухватила Ивана Павловича за плечи, резко дернула к себе и тот, неловко кувыркнувшись, мешком свалился в заросли цветов. Моментально вскочил, поправил шитый золотой камзол, передвинул набок съехавшую на живот шпагу, откинул назад упавшие на лицо длинные волосы и жестко спросил:
— Вы кто?
Девушка, придерживая подол длинного платья, склонилась в глубоком реверансе:
— С возвращением, король Элаксэнир, твой народ ждет тебя, — и, лукаво улыбнувшись, добавила, — и я тоже, домой…
Только сейчас Иван Павлович, а точнее, Элаксэнир Исчезнувший, разглядел в пышных волосах девушки украшенную изумрудами и звездчатыми аметистами серебряную диадему, в руках у нее была точно такая же, только размером побольше.
Глубоко вдохнув напоенный ароматами леса воздух, Иван Павлович осмотрел свои владения и ликующе рассмеялся, осознав, что он действительно вернулся домой, вернулся навсегда.
******
Остались позади шумные новогодние праздники. Измученный беспрерывным весельем народ — кто с радостью, а кто со стоном — отправился на работу. Наступили бесконечные серые будни, тянущие за собой обыденные хлопоты и житейские заботы.
Поздно вечером в двадцать втором отделение милиции раздался телефонный звонок — жильцы дома по улице Ленина жаловались на неприятный запах, идущий из шестидесятой квартиры. Прибывшие на место происшествия милиционеры, побеседовав с обеспокоенными жильцами подъезда, попросили вызвать управдома и под его чутким наблюдением взломали дверь. В единственной комнате малогабаритной квартиры, прижимая к груди серебряную флейту, на полу лежал мертвый старик.
— Господи, отмучился, болезный, — мелко крестясь, охнула самая любопытная соседка, пролезшая вперёд милиционеров, — и как же радовался концу, что и ушел-то с улыбкой…
Эх, знала бы она правду!
