Они ехали по округу Ориндж[10], где уже не осталось апельсиновых деревьев, захваченному застройщиками, которые извели тут всяческую жизнь, хотя и наделили эти места огромной денежной стоимостью. И надменность больших денег, которая, по определению, отторгала таких людей, как он и Арки, так же непреклонно, как отторгла фермеров.
– «Белые воротнички», – буркнул Мавранос, оторвав на мгновение взгляд от лежавшей впереди дороги. Отхлебнул пива и продолжил: – Они, похоже… размножаются почкованием. Автострады по полсуток намертво стоят, и нельзя ни заниматься зарядкой на свежем воздухе, ни есть рыбу, которую сам поймал в заливе, и никто из тех людей, которые станут разговаривать со мною или тобой, не может позволить себе купить дом, потому что «белые воротнички» обстроили своими чертовыми штуками все старые холмы и каньоны… и ты обращал внимание, что вся эта публика ничего не производит? Средний класс – или что-то продают, или крутят что-то на бирже, или что-то упаковывают, или что-то рекламируют, или чем-то спекулируют.
Крейн слабо улыбнулся в оконное стекло.
– Арки, некоторые из них должны что-то делать.
– Ну, наверно… но, так или иначе, эта братия скоро все заполонит. Эти «воротнички», о которых я толкую, растут, размножаются за счет всего остального, даже старых добрых земли и воды, будь они неладны.
Справа на большой скорости пронеслась новенькая «БМВ».
– Сьюзен мертва, – неожиданно сказал Крейн. – Моя жена.
Мавранос на мгновение повернул голову к нему, и его нога соскользнула с акселератора.
– Когда? – рявкнул он. – Каким образом? Когда ты об этом узнал?
– Это случилось тринадцать недель тому назад. Помнишь, приезжала «Скорая помощь», и я сказал, что у нее обморок случился? – Крейн допил кофе и кинул пустой стаканчик за спину. – На самом деле, она умерла. Фибрилляция. Сердечный приступ.
– Какие, к черту, тринадцать недель? Я…
– Ты видел не ее и говорил не с нею. Это… я и сам не знаю, что это такое – что-то вроде привидения. Я уже говорил тебе об этом, но только в эту ночь до меня дошло, что… что оно может иметь какое-то отношение ко всей этой картежной пакости.
Мавранос мотнул головой и скорчил страшную рожу.
– Ты… ты уверен? Не могло быть такого, что ты набрался через край, и она ушла от тебя, или чего-то еще в этом роде?
– Арки, я… – Крейн беспомощно всплеснул руками. – Я уверен.
– Час от часу не легче! – Мавранос уставился на дорогу, но кадык его дергался, будто он глотал, а глаза заблестели. – Знаешь, Пого, лучше бы ты рассказал мне все по порядку.
Крейн взял банку с пивом из руки Арки и сделал большой глоток.
– Однажды утром она пила кофе, – начал он.
Они оставили машину на большой стоянке западнее пирса Бальбоа и теперь шли, удаляясь от грохота и пены прибоя по узкой, затененной кронами деревьев улочке, являвшейся местной Мейн-стрит. Нога Крейна болела, в раненом бедре дергало, и он несколько раз просил приостановиться лишь для того, чтобы перевести дух и немного постоять на здоровой ноге.
Весенним утром на полуострове Бальбоа было тихо. По мокрому асфальту Бальбоа-бульвара, шурша, проносились автомобили, но у обочин имелись места, куда можно было бы припарковаться, а по тротуарам ходили, похоже, только местные жители, спешившие в булочные, куда их привлекал аромат горячего кофе, разносимый прохладным ветерком.
– И где же вы их покупали – эти футы-нуты? – осведомился Мавранос; он брел по улице, засунув руки в карманы потрепанной джинсовой куртки.
– Бодонаты, – поправил Крейн. – Это слово выдумала моя сестренка. Донаты по-бальбоасски. Не здесь. На острове.
«На острове». Фраза чем-то раздражала его, и ему не нравилась мысль о том, что он прямо сейчас находится рядом с огромной массой воды – перед ним пролив, а позади океан.
– Бойтесь смерти от воды, – сказал Мавранос.
Крейн вскинул на него взгляд.
– Что?
– Это, знаешь ли, из «Бесплодной земли» Тэ. Эс. Элиота. В самом начале, когда мадам Созострис гадает по картам Таро. «Вот Одноглазый Торговец, а эту карту / Кладу рубашкой, не глядя – / Это его поклажа. Что-то не вижу / Повешенного. Бойтесь смерти от воды»
