— Мистер Штольц! — капитан Хайд, с видимым сожалением оторвавшись от созерцания груды трофеев, протянул Арсенину руку. — Вы зря не сказали, что вы и ваши люди русские. Ей-же-ей, мы бы вполне обошлись без морд… проверки.
— Так мистер Пшесинский прямо назвал меня москалем, — небрежно пожал плечом Всеслав. — Вот я и счел уточнения излишними. А откуда такое глубокое познание наших национальных способностей?
— О-о-о! — восхищенно протянул Хайд, — как я могу не знать, чего вы стоите, если боцманом на моей посудине ходит русский.
— Русский? — недоверчиво прищурился Арсенин. — Любопытно было бы познакомиться.
— Нет ничего проще, — американец сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Откуда-то из-за пакгауза, блистая обритым налысо черепом, высунулась бородатая физиономия.
— Мэтт! — заорал Хайд, — Мэтт! Чубака! Иди сюда, тут с тобой господин капитан пообщаться желает.
Физиономия тяжко вздохнула, но возражать не решилась, и через секунду из-за пакгауза выполз небольшого росточка худенький мужичок, обряженный в кожаные штаны и кожаную же безрукавку. Судя по всему, несмотря на замухрышистую внешность, мужичок пользовался авторитетом, так как встречные матросы заискивающе ему улыбались, а некоторые даже неуклюже кланялись.
— Итак, — прикурил папиросу Арсенин, с любопытством разглядывая подошедшего боцмана, — тебя зовут Мэтт Чубака. Ты боцман и ты русский?
— Как есть, вашбродь, — привычно вытянулся мужичок, — русский. Матвей Чубакин, матрос парохода «Помор» флота рассейского. А Мэттом да Чубакой меня неруси навеличивают. Вишь ли имя моё с фамилием трудно им произнесть. Уж и увещевал я их, и бил — без толку. Некоторые и вовсе даже не Чубакой — Чуи кличут…
— А как ты, матрос флоту рассейского, — Арсенин присел на ближайший к нему ящик, — к американцам-то попал?
— Как, как… — покаянно вздохнул Чубакин, — пять годов тому пришли мы во Фриско, вот и загулял я там. По-черному. Неделю пил без просыху, а пароход-то мой и ушел. Но ничё. Я деньжат еще поднакоплю, билет куплю и вернусь в Рассею…
— Так ты ж уже пять лет как на китобое ходишь? — удивленно вздернул бровь Арсенин, сдвигая шляпу на затылок. — Платят мало, билет дорог, или?..
— Или… — вновь вздохнул боцман, уныло шмыгая носом, — пью я много…
Поговорив с полчаса, земляки пришли к единому мнению, что каждому из них будет лучше добираться до Отчизны самостоятельно, на чём и расстались крайне довольные друг другом. Всеслав справедливо полагал, что крепкий, но пьющий подчиненный вряд ли станет украшением команды, а Чубакин пришел к мнению, что суровый капитан не только до Рассеи-то его доставит, но и с алкоголем заставит расстаться. А такая цена для него непомерна.
13 апреля 1900 года. Уолфиш-Бей.
Когда Всеслав, замотанный докладами, совещаниями и портовыми работами едва ли не больше, чем ночными событиями, перешагнул порог «Пеликаньего берега», лицо Глэдис озарилось счастливой улыбкой. Но, увидев, что за один стол с Арсениным, гремя амуницией и почесывая окладистые бороды, садятся Ван Брик и Ван Дамм, женщина моментально нахмурилась и деловито поспешила навстречу гостям.
— Прости, милый, что лезу не в своё дело, — нагнувшись к уху Арсенина, торопливо зашептала Глэдис, — но в это время ко мне обычно приходят завтракать господа офицеры из форта, а твои новые знакомые очень похожи на буров. Может быть, ты проводишь их на время наверх?
— Спасибо за заботу, — приветливо улыбнувшись женщине, Всеслав галантно поцеловал ей ручку. — Но именно сегодня в этом нет необходимости. Господа офицеры в полном составе обживают гауптвахту и вряд ли в ближайшие дни сменят жилье и кухню.
Видя, что Глэдис в замешательстве, словно ища ответ, недоуменно смотрит по сторонам, Арсенин легонько приобнял ее за плечи и вывел на улицу.
— Теперь тебе всё ясно? — довольно улыбаясь, капитан указал женщине на флагшток с трансваальским флагом. — Если нет — поясняю. Ночью буры взяли город штурмом, и теперь эта земля принадлежит республике Трансвааль.
— Но мы ничего не слышали… — растерянно пробормотала Глэдис, переводя взгляд с Арсенина на флаг и обратно.
