– Да сотворит это царь в день, когда случится тревога и мятеж! Да будет изображён на его груди крылатый скарабей, когда он увидит тревогу, подобно тому, как сделал Ра-Хорахте, когда увидел тревогу сына. Да будет лицо скарабея – соколиное, с губами – коршуна. Удалитесь от него, о вы, враги! Он мститель бога, и имя его – Гор. Тогда скажет сам царь: "Я – мститель бога, и имя моё – Гор!" И пусть не боится царь, ибо враги его будут убиты пред ним, а его сердце возрадуется, и один будет убивать другого, как случилось с врагами Ра-Хорахте, когда Гор полетел на них Крылатым Солнцем.
При последних словах нёсшие ладью слуги остановились.
В некоторых углублениях в стенах третьего зала разгорался огонь. Свет, отражаемый позолоченными зеркалами, вытеснял полумрак под высокие своды, и отчётливо проступало египетское убранство. Только четыре маски печали были греческим дополнением к этому убранству, впалыми глазницами отрешённо наблюдали за происходящим сверху боковых стен. Страсти поутихли, и воцарился строгий ритуальный порядок. Греки, македоняне и персы, следуя из предыдущего зала за своим царём, трезвели, невольно подчинялись уверенному руководству жрецов.
Пятнадцать жрецов встречали ладью посреди зала. Справа от них возвышался постамент с тремя ступенями, и верхняя ступень заканчивалась у двух кресел трона фараонов. Ладью опустили, мягко поставили на ковёр из папируса. От ряда жрецов отделилась стройная женщина в белоснежном хитоне и с маской ибиса на голове. Она с достоинством подошла к ладье и, опираясь о руки слуг храма Амона, поднялась по мостику к Александру. Он стоял и смотрел на неё, холодея от неприятной догадки. Оказавшись рядом, она сняла маску, протянула её в сторону ближайшему слуге храма. Александр быстро справился с неприязненным удивлением при виде первой жены, хотя настроение его заметно испортилось.
– Ты когда вернулась? – потребовал он ответа, который знал заранее.
– Вчера...
– А-а, – прервал он её, как будто вспомнил. – Мне говорили.
Он ждал объяснений, и красивая женщина покорно склонила голову.
– Вы не велели допускать меня к себе, мой муж и повелитель. Но я так хотела вас увидеть.
На её большие выразительные глаза навернулась пелена слёз, однако она сдержала их, не позволив скользнуть на щёки. Она гордо выпрямилась.
– Вы женились на мне, чтобы иметь наследника, – принялась горько выговаривать женщина, уже веря, что так оно и было. – А теперь и его не хотите видеть и знать. Всё время пьянствуете. Отлучив меня, женились на дочери Дария... – Она тряхнула иссиня-чёрными волосами. – Я была бы спокойна, если бы вы оказались счастливы с ней, но вы и её отослали от двора, не допускаете к себе.
Александр раздражённо поморщился.
– Если тебе нужен кто-то для ссор, заведи друга. Я не буду препятствовать...
Рванувшись к нему яростной тигрицей, она наградила его звучной пощёчиной. И сама испугалась того, что посмела сделать. Однако Александр неожиданно обмяк, сгорбился, в глазах проступила безмерная тоска. Он взял в свою ладонь ударившие его тонкие пальцы, нежно накрыл их другой ладонью.
– Я старался, Роксана. Я очень старался быть отцом и мужем... Зевс свидетель, я не могу быть иным... По своим устремлениям я не простой смертный... Да, я ждал и жду не тебя...
– Я так и знала! – Она вырвала пальцы, глаза её сверкнули. – Женщина! Вы ждали другую женщину, не такую простую дуру, как я...
– Я жду гонца, – не позволив ей продолжать, твёрже сказал Александр. – Я месяц за месяцем жду гонца, от которого зависит...
Он не договорил, уставился в невидимую точку, никого и ничего не замечая. На мгновение он показался ей жалким, измученным внутренней борьбой тяжёлых мыслей и переживаний, измотанным непонятными и несерьёзными для неё устремлениями.
– О-о, Александр! – в голосе её прозвучало женское сострадание. Она обхватила его голову и прижала к груди, погладила светлые и мягкие волосы. – Вы помните? Вы увидели меня впервые в хороводе деревенских девушек и говорили, что только я смогла пробудить в вас желание любви. Но и я не могу желать никого другого. А вы меня так оскорбляете.
