— Bonjour, Inspecteur!
Улыбающаяся Матушка открыла дверь еще до того, как он успел постучать. Но улыбка не касалась ее глаз. Она лишь слегка приподнимала уголки узких бледных губ. Бювуар сразу почувствовал исходящую от Матушки напряженность и расслабился. Теперь он знал, что у него было преимущество.
— Можно войти? — Бювуар скорее откусил бы себе язык, чем произнес это дурацкое обращение «Матушка» или поинтересовался, почему все называют Беатрис Мейер именно так. Хотя он умирал от любопытства.
— В прошлый раз у меня создалось впечатление, что вам здесь не очень понравилось, — сказала Матушка, слегка отступая в сторону.
Бювуар никак не мог раскусить эту женщину. Она была толстой, приземистой и некрасивой. Она ходила вперевалку, как утка, и ее рыжие волосы торчали во все стороны. Свои балахоны она, судя по всему, сооружала из простыней или штор, а может быть, из чехлов для мебели. Она была нелепа и смехотворна. Тем не менее в ней что-то было.
— В прошлый раз я был болен гриппом. Прошу прощения, если вел себя неподобающим образом.
Слова извинения дались ему нелегко, но Гамаш постоянно подчеркивал, что таким образом можно получить преимущество над собеседником, и Бювуар не раз имел возможность на собственном опыте убедиться, что это действительно так. Если люди считают вас виноватыми перед ними, это изначально дает им ощущение собственного превосходства. А своими извинениями вы лишаете их этого козыря.
Теперь Бювуар был на равных с мадам Мейер.
— Намасте, — произнесла она с легким поклоном, молитвенно сложив руки.
Черт бы ее побрал! Ей снова удалось выбить его из колеи. Он знал, что в этом месте должен задать положенный вопрос, но не стал этого делать. Сняв сапоги, инспектор прошел прямо в просторную комнату для медитаций, с ее стенами цвета морской волны и зеленым ковровым покрытием на полу.
— Я должен задать вам несколько вопросов, — Бювуар обернулся к Матушке, которая вперевалку ковыляла следом за ним. — Что вы думаете о Сиси де Пуатье?
— Я уже говорила об этом старшему инспектору. Кстати, вы присутствовали при этом разговоре. Хотя, наверное, вы слишком плохо себя чувствовали, чтобы что-либо воспринимать.
Она была измучена физически и морально. Ее запас сострадания иссяк. Ей уже было все равно. Она знала, что развязка близка, и хотела только одного — чтобы она наступила как можно скорее. Она больше не просыпалась посреди ночи, охваченная чувством гнетущей тревоги. Она просто не ложилась спать.
Матушка смертельно устала.
— У Сиси было ложное представление о масштабах собственной личности и ее соотношении с окружающей действительностью. Ее идеи были вздорными. Она бессистемно смешала несовместимые философские учения и создала собственную бредовую философию. Она призывала к избавлению от эмоций. Это просто смехотворно. Мы все состоим из эмоций. Именно они делают нас людьми. Ее идея о том, что по-настоящему избранные и просветленные люди не испытывают никаких эмоций, нелепа. Да, мы действительно стремимся к душевному равновесию. Но душевное равновесие не значит равнодушие. Совсем наоборот. Это означает… — Речь Матушки становилась все более возбужденной. Она слишком устала для того, чтобы сдерживать свои чувства. — Это означает способность жить полной жизнью и наслаждаться ею. Принимать вещи такими, какие они есть. И не требовать невозможного. Она считала себя исключительной. Она приехала сюда и рассчитывала помыкать нами, как своими вассалами. Она пыталась навязать нам все эти белые одежды, дурацкие подушки, очищающие ауру, успокаивающие одеяла и еще бог знает какую чепуху. Она была больным человеком. Тщетные попытки подавить эмоции лишь привели к тому, что они приняли гротескные, извращенные, уродливые формы. Она претендовала на то, что от нее исходят какие-то особые токи. Что ж, ток и убил ее. Карма.
Бювуар решил, что «карма» по-индийски значит «ирония», но уточнять не стал.
Глаза Матушки гневно горели. Она была вне себя, и это вполне устраивало Бювуара. Когда человек теряет контроль над собой, он может проговориться о вещах, о которых никогда бы не сказал в нормальном состоянии.
