– Маленькая, если бы я женился и ждал дочери, то просил бы лишь об одном: чтобы она была такой же отважной, доброй и верной, как ты. Помни об этом, а я буду помнить тебя до конца моих дней.
Все было замечательно, я жалела только, что мать с отцом не услышали, какие слова говорят мне эти взрослые. Но потом они поворотили коней и поскакали к Телесу, втроем, и только Молли обернулась, чтобы посмотреть на меня. Думаю, она хотела увериться, что я не последовала за ними, мне же полагалось вернуться домой и ждать там, пока не станет известно, живы мои друзья или мертвы и сможет ли грифон пожирать и других детей. Все закончилось.
Может быть, я и пошла бы домой, позволив всему закончиться, – если бы не Малька.
Вообще-то, ей полагалось овец пасти, а не меня, – исполнять свою работу подобно королю Лиру, который поскакал к грифону, чтобы исполнить свою. Однако Малька и меня считала овцой, да еще и самой глупой, непутевой овцой, какую ей когда-нибудь приходилось охранять, вечно убредавшей навстречу новой опасности. Пока мы ехали к Телесу, она спокойно трусила рядом с кобылицей короля, но теперь мы остались одни, и Малька принялась носиться и скакать вокруг меня, громко лая и сбивая меня с ног, – она всегда так делала, если считала, что я нахожусь не там, где должна, как она считала, быть. Увидев, как она летит на меня, я всякий раз поджималась, да толку-то.
А едва я поднималась с земли, она хватала меня зубами за подол и тянула в ту сторону, в какую мне, по ее мнению, полагалось направиться. Однако на этот раз… на этот раз она вдруг замерла, словно забыв обо мне, и уставилась на Телес, вытаращив глаза так, что белки показались, и в горле ее что-то негромко заклокотало, – я и не думала никогда, что она умеет издавать такой звук. А миг спустя понеслась к лесу, прижав большие рваные уши к шее, и из пасти ее летела белая пена. Я звала ее, однако она меня не услышала, лаяла изо всех сил.
Ну что же, никакого выбора у меня не осталось. Король Лир, Шмендрик, Молли – им было, из чего выбирать, и они свой выбор сделали, пошли в Телес, к грифону, но Малька была моей собакой, и она не знала, с кем ей предстоит встретиться, а я не могла допустить, чтобы она пришла на эту встречу без меня. Мне осталось только одно. Я набрала побольше воздуха в грудь, огляделась по сторонам и пошла вслед за ней в лес.
Вернее сказать, побежала – и бежала сколько могла, а после переходила на шаг и шла, пока не понимала, что могу бежать снова. Тропинок в Телесе не было, там же никто не ходит, и потому понять, где прошли по подросту три лошади, и увидеть следы собачьих лап поверх отпечатков копыт было нетрудно. Стояла такая тишина – ни ветерка, ни перекликов птиц, только мое дыхание. Я даже Мальку больше не слышала. И надеялась, что, может быть, они застали грифона спящим, и король Лир уже убил его, прямо в гнезде. Однако я в это не верила. Он наверняка решил бы, что нападать на спящего не благородно, и разбудил бы грифона, и вызвал на честный бой. Я знала короля совсем недолго, но уже понимала, что он поступил бы именно так.
И тут впереди недалеко лес словно взорвался, весь.
Шум поднялся такой, что разобрать в нем я ничего не могла. Малька рычала и гавкала, птицы рвались вверх из кустов, Шмендрик, не то король что-то кричал, но я не различала ни слова. И все эти звуки как будто тонули в другом, нисколько не громком, чем-то среднем между воркотанием и страшным тихим зовом испуганного ребенка. А следом – едва я выскочила на поляну, – трескотня и скрежет ножей, куда более громкий, это грифон взвился в небо, и на крыльях его заблистало солнце. Холодные золотые глаза грифона едва не сожгли мои, клюв он раззявил так, что стала видна вся его красная глотка – до последней ее глубины. Он заслонил собой небо.
А король Лир на своей черной кобылице заслонил собой поляну. Такой же огромный, как грифон, он потрясал длинным, будто рогатина, мечом, призывая грифона опуститься на землю и сразиться с ним. Однако тот оставался недостижимым и кружил в небе, чтобы приглядеться к новым, еще не виданным людям. Малька же обезумела совершенно, она вопила и взлетала, взлетала в воздух, пытаясь вцепиться зубами в львиные лапы и орлиные крылья, но всякий раз возвращалась на землю всего лишь с железным пером во рту. Я бросилась к ней, поймала ее на лету, попыталась оттащить, пока грифон не обратился против нее, однако она забилась, царапая мне лицо тупыми когтями, и мне пришлось ее отпустить. При последнем прыжке Мальки грифон застыл в воздухе и ударил ее в бок огромным крылом – так сильно, что она ни звука издать не успела, как и я. Малька перелетела поляну, врезалась в дерево, упала на землю и больше не шевельнулась, ни разу.
