Хорошо было видно, какими дураками кажутся ему все присутствующие, однако Король Лир еще раз улыбнулся мне, и Шмендрик умолк.
Король же сказал:
– Старый друг, я ухожу таким, каким намереваюсь вернуться. Таков мой обычай.
На миг Шмендрик показался мне маленьким мальчиком. Он ответил лишь:
– Дело твое. Только меня потом не вини. По крайней мере, шлем не надевай.
Он развернулся, собираясь покинуть комнату, но в дверь вошла Молли, воскликнувшая: «О Величество – Лир – до чего же ты великолепен! До чего красив!» Совсем как моя тетя Зерельда, когда она распространяется насчет достоинств Уилфрида. Он может написать в штаны или запрыгнуть в свиной хлев, а тетя Зерельда все равно будет твердить, что Уилфрид лучший и умнейший мальчик на свете. Но Молли все же была другой. Она оттолкнула портных – или кем они были – в сторону, встала на цыпочки, чтобы пригладить белые волосы Короля Лира, и я услышала ее шепот: «Как я хочу, чтобы она смогла увидеть тебя».
Долгое время Король Лир молча смотрел на нее. Шмендрик стоял в стороне от них и тоже не произносил ни слова, однако они были там вместе, все трое. И мне захотелось, чтобы мы с Фелиситас смогли бы, когда состаримся, тоже быть вместе, как они. Чтобы мы дожили до этого времени. Потом Король Лир посмотрел на меня и сказал:
– Дитя ждет.
Вот так мы и выступили в обратный путь. Король, Шмендрик, Молли и я.
Бедная старая Лизен до последней минуты старалась уговорить короля Лира взять с собой рыцарей или солдат. А когда мы отъезжали, побежала за нами крича:
– Высочество… Величество… если не берешь других, возьми меня! Возьми меня!
И король придержал лошадь, поворотил ее и вернулся к Лизен. Он спешился, обнял бедняжку. Не знаю, что они сказали друг другу, но с этой минуты Лизен нас не преследовала.
Большую часть времени я ехала с королем, сидя перед ним на спине его крапчатой вороной кобылицы. Я побаивалась, что она куснет меня или лягнет исподтишка, однако Король Лир заверил:
– Не сомневайся в ней, она нервничает, только если вокруг все спокойно. Когда же на нее нападают драконы, изрыгающие смерть, – ибо дымное дыхание их, маленькая, намного опаснее пламени, – или когда падает с неба грифон, вот тут ее стоит увидеть.
Все-таки она мне не нравилась, не то что король. Он не пел песен, как Шмендрик, зато рассказывал всякие истории, и они не были сказками или преданиями. Они были настоящими, правдивыми историями, и король знал, что они правдивы, поскольку сам в них участвовал! Я таких никогда не слышала – и никогда уже не услышу. Это я знаю наверняка.
Он говорил, что, сражаясь с драконом, нужно много чего держать в уме, рассказывал, как он понял, что огры не всегда так глупы, как выглядят, и почему не следует купаться в горном озере, когда тают снега, и как можно порой подружиться с троллем. Рассказывал о принадлежавшем его отцу замке, в котором он вырос, о том, как встретился со Шмендриком и Молли, даже о ее коте, маленьком, по словам короля, с забавным кривым ухом. Но когда я спросила, почему замок обрушился, он ничего в точности не объяснил, не больше, чем Шмендрик. Голос его стал далеким и тихим.
– Знаешь, маленькая, я многое забываю, – сказал он. – Стараюсь удержать, но забываю.
Ну это-то я знала. Молли он все время называл Сузи, а меня только «маленькой», и Шмендрику приходилось часто напоминать ему, куда мы направляемся и зачем. Правда, случалось это только по ночам. Днем король обычно держался молодцом. А когда он запутывался, и сбивался, и убредал куда-нибудь (не мысленно, разумеется, – одной ночью я отыскала его в лесу, он разговаривал с деревом, которое принял за своего отца), достаточно было лишь упомянуть о белом единороге по имени Амальтея, и он почти мгновенно приходил в себя. Обычно это делал Шмендрик, но в ту ночь его привела назад я, король держал меня за руку и объяснял, как распознать оборотня и почему это следует делать побыстрее. Однако мне так и не удалось вытянуть из него хоть слово о единороге.
Туда, где я живу, осень приходит рано. Дни еще были жаркими, но доспехов король не снимал, разве что на ночь, не снимал даже шлема с большим синим плюмажем, я же, чтобы не мерзнуть, забиралась ночами между Молли и Шмендриком и слушала, как вокруг нас, не переставая, голосят олени, они в это время просто с ума сходят. Один даже набросился на лошадь короля Лира, на которой и я ехала, и Шмендрик собрался уж сделать что-то магическое, как с той вороной. Однако король рассмеялся и поскакал прямо на оленя, прямо на его рога. Я завизжала, но черная кобылица летела вперед без колебаний, и в последний миг олень развернулся и скрылся в зарослях. При этом хвост у него ходил кругами, как у козла, а сам он выглядел таким же озадаченным и замечтавшимся, как король Лир.
