Больше встречаться не намерен — так гласит оставленное и не так уж давно набранное на моем телефоне сообщение.
* * *
Моя чадра светло-синего цвета — как море — с изящными разрезами для рук. Ткань тонкая-тонкая, мягкая — Алек выбирал. Он подготовился к моему приезду куда основательнее, чем можно было представить. И это при том, как рьяно отговаривал ехать.
«Это исламская страна, Изабелла».
«Я знаю».
«Это не США».
«Я знаю».
«Ради чего ты собираешься все бросить?».
На этом моменте я и не выдержала. Я рассказала ему все. Про отца, про театр с одалисками, про такси в клуб и… про Эдварда. Я не смогла удержаться.
Сжимая в руках трубку и даже не стараясь спрятать слезы, я умоляла его мне помочь. Использованной, брошенной и одинокой в такой степени я чувствовала себя впервые. Я отчаянно желала уехать, переехать, сбежать, скрыться… и забыть. Все. Всех.
Но в основном, конечно, теперь ненавистного Сулатана.
«У меня никого не осталось, Алек… никого, кроме тебя».
Наверное, это и стало для него последней гранью — моя истерика. Я никогда их себе не позволяла, даже в детстве. Он говорил, что когда я разбивала колени, или соседская кошка царапала мои руки, все, чего можно было дождаться — злобного бормотания и немного дрожи в голосе. А теперь я плачу… и плачу так, как будто бы больше ни на что не способна.
«Приезжай. Немедленно».
Ровно через неделю, покончив со всей бюрократией по смерти Норвила и с трудом дождавшись возможности добраться до аэропорта за заветным билетом, я покинула Штаты, в которых больше не могла оставаться, с робкой надеждой, что сюда не вернусь. В Ираке, по крайней мере, со мной будет семья. Алек.
Афият научила меня правильно завязывать платок. Терпеливо, как ребенка, наставляла, пока безразмерное покрывало не стало приобретать на голове тот вид, который предписывает приличие. И хоть учиться пришлось достаточно долго, я делала это с удовольствием. Все за пределами страны, показавшей мне изнанку жизни, казалось терпимым. Пусть даже и пришлось привыкать к большому количеству одежды на теле — это не было таким уж неудобным, как я себе представляла. Наши ожидания в принципе очень часто не соответствуют действительности.
Алек встретил меня прямо в аэропорту. Мы не виделись вживую много лет (а одними телефонными разговорами, хоть и по часу, сыт не будешь), и он превратился в настоящего мужчину. Тот студент, что уезжал по обмену в «страну крови» (по древней-древней отцовской линии) исчез с лица земли. Передо мной стоял загорелый и очаровательный иранец с лоснящимися черными волосами, теплыми карими глазами — моими глазами — и доброжелательной улыбкой. Он был очень рад меня видеть, хотя искренне не мог понять, что может заставить свободную, самостоятельную и, наверное, неплохо устроившуюся в жизни девушку променять феминистское государство на истинный патриархат.
Я всегда отвечала ему так: «надоела независимость, хочу попробовать подчинение».
Однако это, конечно, он мне не позволил, чем немного удивил Афият. Она только-только свыклась с тем, что муж не проявляет к ней должного, как утверждали с детства родители, «покровительства» (читай: принуждения), а тут я, как снег на голову… и никакого контроля — только в пределах разумного, чтобы не было беды.
И все же, несмотря на все недопонимания, мы подружились — его жена оказалась исключительно приятной женщиной. А если принять то, что большую часть времени мы проводили вместе и в одном доме, то это обстоятельство очень облегчило нам жизнь. Нам всем.
— Беллья!
Он поймал. Я вижу по тому, как радостно бежит и как ещё издалека размахивает летающей тарелкой. У него такие же волосы, как у матери, и такая же улыбка, как у отца. Прелестный малыш с пухлыми щечками и шоколадной кожей. Адиль. Мой племянник.
С понимающей улыбкой качнув головой, подхватываю полы своего наряда, не задумываясь о том, увидит кто-нибудь или нет, и бегу ему навстречу. За забором дома Алека мы в безопасности — никакие общественные предрассудки не доберутся.
Я останавливаюсь за два метра до него. Падаю на колени. Раскрываю объятья.
Маленькой, но очень точно пущенной стрелой, Адиль врезается в меня, с удовольствием прижимаясь к мягкой ткани. Он смеется, сжимая пальчиками мою чадру и шепча на ухо: «я достал, я достал!»
