Все это время Эдвард внимательно на меня смотрит — каждое движение, если не каждый вдох, им подмечен. От интереса это или нет — мне неизвестно. Это немного пугает. Но я, храбрея от выпитого, тоже смотрю на него. Почти не моргая.
И уходить не хочется — боюсь, что уйдет и он. За два часа я не нагляделась на султана, выбегавшего на сцену всего дважды — нагляжусь хоть на него…
Но причина уйти, как ни прискорбно, все-таки возникла. И была она сокрыта как раз в алкоголе, что я так усердно в себя вливала.
— Мне нужно отойти…
— Пожалуйста.
Я смущенно улыбаюсь. Осторожно поднимаюсь на ноги, надеясь, что они еще держат. Не самым лучшим образом, конечно, но…
— Как насчет сопровождающего? — изогнув бровь, интересуется мужчина, — все-таки, идти лучше, чем ползти.
Его шутка немного расслабляет. И придает немного уверенности. Я бесстрашно киваю.
Эдвард берет меня под руку и ведет в нужную сторону. Он ловко маневрирует между танцующими, целующимися и выпивающими людьми, не сбавляя шага даже на секунду.
Мы на месте за рекордный срок. Сама я, хватаясь за стены, дошла бы в пять раз медленнее — по количеству рюмок.
— Спасибо, — бормочу, нервно поправив волосы свободной рукой. Этот жест — от мамы. Она ему научила.
— Пожалуйста, — обворожительно улыбнувшись, повторяет Эдвард. Но моего локтя не отпускает.
— Я?..
— Да-да, — будто бы вспомнив о чем-то важном, он галантно открывает для меня дверь с изображением вишенки, дожидаясь пока войду. И входит следом, совершенно не стыдясь сего факта.
Нас спасает то, что комната пуста. Среди грязных умывальников, запаха дешевого мыла и характерного аромата зеленых кабинок, мы одни. Совсем. Точно.
Отвратительнейшее покалывание сгустком собирается в горле. Черт!..
— Эдвард, — я всеми силами стараюсь не выдавать своего страха, делая вид, что все это просто жутко мне надоело, — отпусти.
— Я должен проводить тебя, — с нажимом повторяет он, направляясь к туалетным кабинкам и таща меня следом. Я впервые жалею, что надела каблуки.
Эдвард выбирает крайнюю, слева. Лампа над ней мигает, создавая подобие полумрака.
Он закрывает за нами дверь на защелку и сразу же разжимает ладонь. Но спиной предусмотрительно становится в сторону выхода.
— Тебе надо выйти.
— Нет.
Я краснею и бледнею одновременно. Во рту сухо.
— Я не могу, когда ты…
— Можешь, если хочешь, — он пожимает плечами, насмехаясь. Точно насмехаясь.
Ублюдок, а не Султан. Тот бы так не сделал.
— Или мы можем…
— Нет, — я выставляю руки вперед, с прискорбием замечая, что они дрожат, — не можем.
— Тебе понравится, — уверяет он, делая шаг ближе ко мне. В пространстве кабинки выглядит куда выше и куда больше, чем я могла себе представить. Под свободной сиреневой рубашкой проглядывают мускулы, а цвет волос, что я не могла определить — медный. Они коротко подстрижены, а потому лежат ровно. Слишком ровно, я бы сказала…
— Нет, я не хочу, — категорично отказываюсь, вжимаясь спиной в давно немытую и когда-то, видимо, белую плитку.
— Напрасно, — голос Эдварда опускается до шепота. Губы наклоняются к моим, и щетина царапает кожу.
Я ощущаю себя отвратительно слабой и беспомощной, стоя здесь и не имея сил ничего сделать. Руки, ноги — все словно налилось свинцом. И только кровь отдается пульсом где-то в голове.
— Дыши ровнее, — ласково советует мужчина, устраивая свои ладони — какие же у него длинные и красивые пальцы, как у пианиста — по обоим бокам от меня, — это не больно.
— Пожалуйста… — я уже по-настоящему дрожу. Дрожу, сотый по счету раз жалея, что не поехала домой, как и полагалось, скорбеть. Чертов клуб. Чертов мартини. Чертов Султан.
— Ш-ш, — легкий, невесомый поцелуй. Не такой, какого я ожидала. Не грубый. В губы.
И снова:
— Ш-ш, упрямица.
Эдвард делает еще шаг вперед, становясь совсем рядом со мной. Соприкасаясь плечами.
Внизу моего живота преступно сворачивается теплый упругий комок. Из-за его покалывания осознание реальности притупляется.
Мужчина пахнет… божественно, именно так. И то, что он теплый, что окружает меня повсюду, что ласкает — и голосом, и губами — медленно, но верно ведет в известном направлении.
