Доктор Эйен и другие служащие санатории старались замолчать этот необычайный смертный случай, но это совсем не удалось. Новость переходила из комнаты в комнату и достигла наконец больного — господина Флеминга. Как могло это произойти? Фрекен д'Эспар просиживала несколько часов в день возле него и оберегала его. Он, должно быть, услышал об этом через стену соседней комнаты, где ходила взад и вперед дама, вертевшая свой носовой платок, свои перчатки, свои пальцы и разговаривавшая громко и с отчаянием в голосе сама с собою.
Господин Флеминг сказал фрекен д'Эспар:
— Я могу рассказать вам новость: здесь умер, ночи две тому назад, пансионер.
Он сообщил это спокойно и сдержанно, как что-то неважное.
Фрекен д'Эспар внезапно встала, сняла с себя шляпу и повесила ее. Отвернувшись к стене, она ответила:
— Вот как, пансионер? Он умер? Но, может быть, это была дама?
— Дама? Нет… Не был ли это какой-то чужой, консул из Христиании? Я не знаю. Вы не слышали об этом? Это он и приехал, когда мы были в комнате Бертельсена несколько дней тому назад.
— Нет, я не слышала этого.
— Ну, так садитесь, фрекен, сегодня я постараюсь быть непобедимым.
И они уселись за обычный безик.
В качестве стола они пользовались куском папки, который они клали поперек постели господина Флеминга.
Он добросовестно следил за игрой, тщательно подсчитывал суммы и переставлял метки на своей доске. Ничто не указывало на рассеянность, нет. Ведь господину Флемингу уже дня два как стало заметно лучше. Он чувствовал себя почти здоровым опять, ощущал новый прилив мужества и этот смертный случай представлялся ему чем-то его не касавшимся.
Разочаровало ли фрекен д'Эспар, что он отнесся так спокойно к смерти консула? Или она побоялась, что он не заметит выказанной ею заботливости и деликатности, когда она вешала шляпу и говорила, оборотясь к стене. О, человеческое лукавство!
— Здесь, в санатории, по-видимому, такое возбуждение в последние дни! — вопросительно сказала она.
Господин Флеминг пробормотал равнодушно:
— Это, наверное, по поводу смертного случая.
— Наверное. И раз вы уже заговорили об этом — мне кажется, я что-то слышала. Но, — обрывает она сама себя, — все равно! Вы хорошо спали сегодня ночью?
— Да, спасибо, я теперь каждую ночь отлично сплю. Молчание.
— Да, пожалуй, он был консул, — замечает фрекен, — Но он умер от удара, не от болезни.
— Это одно и то же… Позвольте мне взглянуть — четыре валета!
— Подумать только, он приехал днем, а ночью умер! Я не упомянула бы об этом, но раз вы знаете…
— Знаю? Что? Ах, да. Я не был знаком с этим человеком. Вы его знали?
— Нет. Знала, конечно, кто он был — важная персона в Христиании, большая контора — я знаю нескольких дам, служащих у него. Да, какая ужасная судьба!
— Вы действительно играете в тузах? — осведомляется господин Флеминг.
— Нет, простите! Консул Рубен был, стало быть, муж госпожи Рубен. Знаете, та толстая дама, которая жила здесь. Теперь она уехала с телом.
— Так.
— И миледи отправилась с ними. Миледи со своей горничной. Теперь конец, значит, постоянному чаю и постоянному ленчу здесь в санатории… И мы можем, значит, опять играть на рояле…
О, да, они играли на рояле и напевали на лестницах и пытались беззаботно смеяться за обеденным столом, но из этого ничего путного не выходило. Прошла уже неделя, как дамы и гроб уехали, а гости все еще продолжали говорить о злополучном происшествии. То была бомба, разорвавшаяся в толпе полубольных людей. «Первый смертный случай!» — сказал Самоубийца и кивнул головой, совсем так, как если бы у него было еще несколько в запасе. Эта зловещая фигура вообще не могла содействовать подъему настроения в курорте.
Никто из гостей не испытывал собственно особой скорби по поводу отъезда этих двух дам, но после них осталась все же брешь в виде трех пустых комнат.
Ну и что же? Все было сделано вполне корректно, они заплатили, что с них следовало, и уехали, никто из них не сбежал тайком — не такого рода это были люди. Миледи сама расплатилась по своему счету и дала щедрые чаевые, прямо бешеные деньги. Ведь консул Рубен, уезжая из дому, запасся толстым бумажником, помещавшимся во внутреннем кармане его жилета, с левой стороны, у самого сердца. Теперь этот бумажник пригодился дамам, когда они рассчитывались — ФРУ Рубен заплатила за всех. Нет худа без добра.
