— Я, во всяком случае, на печке не лежу, — возразил Мосс.
— Ну да, то-то вы так и выглядите, это может быть от мороза у вас и сделалось-то. На печке-то и я не лежу, конечно. Но если завтра или послезавтра наступят холода?
— Ха-ха-ха!
— Да, ха-ха-ха! — передразнил Самоубийца. — Тьфу, черт! Эти бабы умеют говорить вещи, заставляющие мужчин опускать глаза. Хохотать во все горло, разве это ответ? Вы — баба.
— Пусть дамы займут мою комнату, — повторил Мосс. Инспектор поблагодарил и ушел.
Молчание.
— Нет, забыть этого не могу! — разразился Самоубийца. — Я должен ждать, пока какой-то там священник и его щенки уедут, чтобы получить обратно свою комнату! Не вашу комнату, не комнату этого священника, а свою собственную комнату!
— Вы забываете этих трех учительниц.
— Ну, и что же?
— Подумайте, три молодые, красивые дамы на краю гибели. Разве вы не кавалер и не рыцарь?
— Нет! — кричит Самоубийца.
— Ха-ха-ха! Да я не к тому. Вы по чести достойны комнаты с печью, но эта санаторская администрация не понимает этого. Они даже не расчухали, что вы ведь, собственно, приехали сюда для того, чтобы лишить себя жизни.
— Оставьте это в покое, не вмешивайтесь в это, — отечески предостерег Самоубийца. — Если вам кажется, что в вашем состоянии вы можете быть кавалером, так будьте им!
Мосс умолк на мгновенье, затем сказал:
— Факт-то тот, что вы бросили эту идею. Вы хотите жить, вы начали подумывать о богатой вдове.
— Что это еще за богатая вдова?
— Да фру Рубен, конечно.
— Вот как, фру Рубен! — Самоубийца зевает, он устал пикироваться. За возбуждением следует реакция и, он погружается в задумчивость.
— Да, она как раз для вас, женщина в соку, объем двуспальный, богата, крупное дело…
— Она и вам подходит. Что вы знаете об ее богатстве? Молчите!
— Этого сорта люди всегда богаты.
— Заткнитесь!
Мосс посидел некоторое время, затем встал и ушел. Самоубийца глядит ему вслед и тащится сейчас же за ним. Они не могут долго пробыть один без другого. Они растянулись на пригорке, припекаемом солнцем, и не разговаривали больше. О, как общее несчастье привязало друг к другу этих двух людей, двух потерпевших кораблекрушение, выброшенных на один и тот же берег! Мосс заснул. Он положил себе на лицо шляпу, чтоб предохранить свои язвы от мух.
Когда он проснулся, Самоубийца лежал по-прежнему с открытыми глазами и не спал. Он сказал:
— Вы спали?
— Да. Солнечный зной сморил меня.
— Это от слабости. Мы получаем здесь такое жалкое питание, одни консервы.
Мы на ходу засыпаем.
— Ну, я этого не замечал, — ответил Мосс. — Разве нам только консервы дают?
— Почему, черт возьми, не дадут нам как-нибудь быка? — спрашивает вдруг Самоубийца. — Это я хотел бы знать. Разве они не обещали нам быка?
— Спросите инспектора! Самоубийца свистит насмешливо:
— Инспектора! Нет, подымайтесь, пойдем прямо к доктору.
Но Мосс не хочет, не может, не решается.
— Да, это опять-таки от слабости, я худею с каждым днем. И жить-то здесь никому не следовало бы.
— Вы думаете уехать?
— Уехать? Да, очень возможно. Почему вы спрашиваете об этом? Я не уеду, не воображайте, пожалуйста. Инспектору посинеть придется, прежде чем он меня уломает, хотя бы он явился с двумя попами! Я им покажу! — Он возымел зуб против этого священника, который своим прибытием лишил его спокойствия за собственную комнату.
Дело не улучшилось и тогда, когда вечером они уселись за ужин и пастор со своими малышами, по иронии судьбы или, быть может, по коварству инспектора, были помещены рядом с Самоубийцей. Пастор поклонился своему соседу и Самоубийца ответил также легким кивком, крайне скупым и экономным. Ведь если являешься старожилом здесь, так можно заставить новичка немножко потесниться и нечего перед ним расстилаться-то очень.
Чужой сказал пару слов. Самоубийца не отвечал, но Мосс, сидевший с другой стороны от него, щебетал что-то громко и любезно.
Неизвестный назвал свою фамилию:
— Оливер.
Самоубийца не обратил внимания на это и назвал его Йенсеном.
— Йенсен? — переспросил чужой.
— Да может быть, это выговаривается Николайсен? На лице чужого отразилось недоумение и он принялся снова за еду.
