— Да.
Господин Флеминг кивает в знак согласия.
Фрекен вновь собирается с духом. Рассказ ведь не совсем удался ей, но теперь она приободрилась! Нет, нет, она не умеет писать, она сама улыбается при этой мысли извиняющейся улыбкой. Она может только сидеть за телеграфным аппаратом и слушать. Ни к чему другому она не способна. То, что она слышала, она обдумывает потом наедине. Это имеет свое значение для нее, служит для нее своего рода духовной пищей.
— Ну, так значит, записываете это?
— Да, возможно, — соглашается фрекен. Конечно, она делала опыты, и у нее лежит несколько рукописей, она не хотела этого отрицать. — Но как вы, господа, узнали об этом?
— Да ведь это было нетрудно угадать. Такая легкость изложения…
Фрекен Эллингсен сидит теперь такая счастливая этим одобрением, изумляясь той прозорливости, с какой ее поняли. Она забывает на время тех двух, болтающих по-французски. Да, ведь она все же заставила их немного прислушаться к ее словам.
Она разражается внезапно самыми убедительными, по ее мнению, доводами, словно дело идет о чем-нибудь очень серьезном.
— Нет, что действительно интересно на телеграфе, так это не мелкие, жалкие преступления, случаи, когда один надувает другого на какой-нибудь партии леса, — это все только фокусы и деловые уловки. Но порой на аппарате начинает выстукиваться совсем иное: срочная телеграмма из Англии: герцогиня такая-то исчезла, бежала или похищена.
Снова длинный рассказ. Он кончается только, когда фрекен опять споткнулась, она не может развить его дальше.
Все слушали. Бертельсен и фрекен д'Эспар не болтали больше друг с другом. Они тоже слушали. Лесопромышленник Бертельсен прерывает ее один раз вначале, пояснив, что с партией леса невозможно делать каких-либо фокусов и мошенничества здесь не бывает. Ну, конечно, нет, подтверждает и фрекен, и извиняется. Она просто так это сказала, для примера. Она могла бы упомянуть о другой торговле, о торговле лошадьми, например. Спустя некоторое время, при дальнейшем ходе рассказа, Бертельсен вдруг поинтересовался:
— Но разве вы не приносили присяги?
— Присягу? Да.
— Присягу не разглашать тайн корреспонденции? Вопрос этот приводит ее в некоторое замешательство.
Она лепечет:
— То есть, как это? — Да, она подписывала инструкцию. Ради всего святого в мире она не согласилась бы нарушить своей присяги. Разве она сделала это?
— Нет, — ответил господин Флеминг.
— Кроме того, — продолжает Бертельсен свой допрос, — я не улавливаю смысла всей этой истории. Что, эта герцогиня была здесь, у нас в Норвегии?
— Здесь?
— Мне помнится, я читал что-то похожее в одном детективном романе. Не в этом ли роде что-нибудь вы нам рассказываете?
Фрекен Эллингсен горячо протестует, при чем густой румянец заливает ее лицо. Совсем нет. Она прочла очень мало детективных романов в своей жизни. Но ведь такова уж нынешняя жизнь. Детективные истории просачиваются в повседневную жизнь. Телеграф заполнен историями такого рода. А что касается присяги, то ведь она не называла ни имен, ни мест. Герцогиня могла быть какая угодно. Они ведь, конечно, заметили, как она вдруг замолчала и не рассказывала дальше. Это она сделала умышленно, так как не могла продолжать, не нарушив присяги.
Бертельсен был безжалостен:
— Странно, — съязвил он, — в истории об охотничьем экипаже вы только что упоминали как раз названия городов: Христиания, Халлингдаль…
Для фрекен Эллингсен это оказывается уже слишком, и она разражается рыданиями. Она не поднимается и не уходит, она только вся поникла на стуле, словно подавленная и приниженная словами Бертельсена. Ее подергивает истерическая дрожь.
— Господи ты, боже мой! — восклицает Бертельсен, и спешит к ней. — В чем дело? Ну, есть из-за чего плакать! Я не подумал, но, конечно, глупо было так говорить. Черт возьми совсем! Ну, что я там понимаю во всех этих ваших присягах и тому подобном? Вы в этом разбираетесь, а не я. Мне хотелось бы только, чтобы вы перестали и думать об этом. В самом деле, хотелось бы. Ну, бросьте же это, успокойтесь!
— Ничего! — всхлипывает она. — Нет, сядьте, слышите, это ничего! Не утешайте меня! Вы правы отчасти, в большей части, быть может, совершенно правы, с вашей точки зрения. У меня просто в глазах потемнело. Оставьте меня только в покое, на минутку, и все пройдет. Мне немного дурно стало, голова закружилась.
