...Сегодня был в городе в театре, смотрел “Фауста”, хотя опера и на итальянском языке, но все-таки понял...
Новостей особенных нет, разве что у нас в отряде теперь живет медведь, а имя ему Машка. Это “Сигу” (подводной лодке. — Н.Ч.) подарок.
В четверг мы ходили в море, и в тот же день как раз пришло одно судно из-за границы, а на нем есть и бывшие подводники-офицеры. И вот они в Норвегии купили медведицу “Сигу” в подарок. И когда вели ее с “Сига” в отряд, она как испугалась музыки да бежать в лес. А мы за ней и никак не возьмем ее в руки, все выворачивалась, если удавалось схватить. А мне палец порядочно укусила. И теперь Машка ходит ночью по роте — то одеяло с кого-нибудь стащит, то одежду посбрасывает, то по шкафчикам лазает. А наш командир оставил ее ночевать в своей каюте, так за ночь она у него все там побила и по полу раскидала. А днем по роте целая толпа матросов за ней ходит, борются с ней, валяют ее, перекидывают, покамест не удерет...»
Из письма от 5.09.1914 года:
«...У нас задержали шведские и германские коммерческие суда, за которыми мы смотрим, и вот на одном из шведских пароходов пишу это письмо... У нас в Либаве вокзал переполнен выезжающими жителями и запасными.
...Теперь вот опишу, как я уходил из Либавы на войну. В последние часы перед уходом вышли мы все во двор, составили ружья и ожидаем приказаний. Между тем я все придумывал, как захватить с собой скрипку. В последний раз сыграли кто на чем. Потом приказали строиться и уходить. Гармонии и гитары так и оставили во дворе, старьевщики еще при нас собирали их в свои мешки. Был слух, что мы уходим на передовые сухопутные позиции. И вот сверх прочего всего вооружения прицепил я и скрипку свою за спину. Ребята тоже говорят: “Бери!” Нашли в отряде кусок канифоли и вышли. Васе (это Шершову) я говорил дорогой к вокзалу: “Буду нести, пока не надоест, а потом брошу или отдам кому- нибудь”. А он говорит: “Неси, неси, если тяжело будет нести, я буду подсменять!” В вагоне, конечно, скрипка послужила. И Сережа Косолапов даже про свою молодую жинку забыл на время. Все “Псковскую” под скрипку напевал. Приехали в Петроград, и там меня один нечаянно штыком под глазом оцарапнул. Фельдшер постарался и всю голову мне забинтовал. От строя отстал и поехал с лазаретом на подводе с ружьем. Бабы как увидали: “Раненый, раненый!” А с другой стороны посмотрели, увидели скрипку — смеются. И на самом деле смешно: несмотря на то, что за пазухой патроны, табак, трубка, сверху тоже патроны, сумка с сухарями, ружье, шинель и... скрипка со смычком. Только вот не знаю, как улажусь с нею (со скрипкой. — Н.Ч.) на подводной лодке...
Теперь две наших лодки заканчивают, и скоро уйдем в Ладожское озеро на пробное погружение».
Ирина Кузьминична писала: «К сожалению, здесь мало о Святом Георгии , но это все равно из морской жизни... А из Италии было только одно письмо — из Турина. Может быть, где-нибудь осталось в Ленинграде? Но, кажется, взяла все. Из писем узнала, что папа за 10 лет службы плавал на учебном судне “Океан”, на подлодках № 1, № 2, № 3, на “Сиге” (наверное, там была очень дружная команда, так как в письмах — “наш «Сиг»”, наш Сиговский ) и закончил службу на “Святом Георгии”.
Цыганка в Специи нагадала ему долгую жизнь и избавление от смертельной опасности. “Святой Георгий” был послан на боевое задание, но был отозван, вместо него погибла другая (итальянская) лодка. Отец жил, не веря, что доживет до 70 лет. Но дожил.
Остались у нас: 1. Папины карманные часы “За спускъ подводныхъ лодокъ в Вологде от ст. лт. Ризнич”. 2. Медаль “За храбрость” 3 ст. (кажется, за спасение итальянского судна). 3. Ленточка с бескозырки “Сигъ” 4. Портсигар с надписью “Лучшему стахановцу завода Марти т. Ильяшенко К.А. в день трехлетия стахановского движения. 29 авг. 1938 г.”. (Папа все время работал на судостроительном заводе, теперь он называется ЧСЗ — Черноморский судостроительный завод — машинистом на плавдоке.)
Остались и путеводители тех лет по Лондону, Лиону, Турину, Генуе, а также по кладбищу Стальено (Staglieno) в Генуе, где был потом во Вторую мировую войну похоронен Федор Полетаев.
