У Ермакова даже чуб вздыбился, когда он выслушал доводы таежного следопыта. Если впереди колонны окажется батарея — это очень опасно. «В такой тесноте она надолго может задержать бригаду», — подумал Иван и побежал к Чибисову.
К вечеру бригада подошла к лесистому кряжу и остановилась на ночевку. Уставшие разведчики попадали на разостланные плащ-палатки — рады были месту. Ермаков привалился плечом к колесу «студебеккера» и уныло глядел на горный кряж, точно разрубленный огромным топором на две части. Из ущелья тянуло сыростью и гнилью. Над кряжем ползли низкие темные тучи — тащили за собой с востока черную, ненастную ночь. А за ущельем возвышался высокий горный хребет. На нем виднелся желобом перевал. «Может быть, последний?» — подумал Ермаков. Ему до смерти хотелось отдохнуть. Но какой же здесь отдых, если обнаружены следы японских орудий!
Едва успел Ермаков прикрыть глаза, как у «студебеккера» появился Чибисов. Он заметно нервничал, то и дело хватал губами дымившуюся папиросу, бросал вопрошающий взгляд на ущелье.
— Если верить вашим разведданным, — сказал он Ермакову, — японцы постараются устроить нам в этой дыре горячую баньку. Да, да, лучшего места не придумаешь!
Он прикурил новую папиросу и стал излагать, что необходимо сделать, чтобы не попасть в западню, не наскочить на засаду. Разведчики должны ночью перебраться через горный хребет и напасть с тыла на вражескую батарею, если она там окажется. Бригада, воспользовавшись замешательством, нагрянет с этой стороны и собьет вражеский заслон.
— Задача ясна? — спросил Чибисов, хлопнув ладонью по планшету. — Имей в виду — это приказ комбрига.
— Ясна, — ответил Ермаков и спросил полушутя: — Опять, поди, грозился добраться до моего чуба, если не выполню задания? Сколько раз грозился обстричь его собственноручно!
— Чуб потерять не страшно. Голову береги.
Ермаков тут же поднял взвод и повел его на выполнение нелегкого боевого задания.
Четыре часа разведчики под проливным дождем карабкались на спину горного хребта. Срывались вниз, натыкались на острые камни, сбивали в кровь локти и колени. При каждой неудаче проклинали японского бога за то, что он настроил на их пути столько несуразных препятствий. А Филипп Шилобреев прихватывал вдобавок и «советника по горно-таежным делам» Архипа Богачева за его «липовые разведданные» и опрометчивые прогнозы по части японской батареи.
— За дурною головою и ногам нету покою, — повторял он при каждом падении и все грозился сбросить Архипа с Хингана вниз головой.
Наконец вершина. Над хребтом размашисто полоснула зеленоватая молния и тут же погасла, точно убоявшись собственного света. Прямо у обрыва стояло разбитое грозой дерево с обгоревшим верхом и могучими обнаженными корнями, вросшими в горную породу. В темноте оно было похоже на огромного тарантула, приколотого к бугру черным, нелепо торчавшим обрубком. Налетевшая ветровая волна едва не сбросила их вниз, но они попадали у дерева, вцепились в выпиравшие корни. Братья Охрименко обхватили обгорелый ствол. Шилобреев не успел прижаться к земле, и его снесло в залитую водой выбоину. Филипп долго выбирался оттуда, нещадно чертыхался, а выбравшись, прошипел Богачеву сквозь стиснутые зубы:
— Ну, борода, имей в виду: если в ущелье не найдем японскую батарею — не попадайся на глаза: изувечу!
Архип не стал вступать в разговор с пострадавшим сержантом, глухо крякнул и молча пополз искать подходящий спуск.
Над горным хребтом бесновался осатаневший ветер, больно хлестал в лицо разъяренный дождь, угрожающе гремел гром, точно предупреждал об опасности. Спускались более двух часов. Внизу сразу повернули вправо — в сторону ущелья. Здесь было потише, но ползти было еще труднее. Дождевая вода шумными ручьями сбегала с горного хребта, затопила всю низину, и разведчикам пришлось пробираться по вязкой грязи и глубоким лужам. Ползли осторожно: боялись напороться на секреты. Ермакову хотелось поднять промокших и до предела уставших людей и двинуться в полный рост, но он не мог решиться на это: часто вспыхивающие молнии могли выдать их и погубить все дело.
