— Я позвоню, как только вам понадобится приехать. Лишние люди в больнице ни к чему.
— Я не могу оставить сына, когда он умирает.
— Он все равно не поймет, что вас нет рядом. Или что вы рядом.
Винсент сдался и уехал. Дрожащей рукой выводя машину из больничного двора, понял, что сдался еще раньше, в тот день, когда впервые обрадовался возможности уехать домой или на работу. Вот и сейчас точно так же.
Лео прочитал весь сборник рассказов любимого автора, за исключением последнего рассказа. Оставалось не больше десяти страниц до конца, когда начался приступ, и Лео увезли в реанимацию. Оттуда, через полтора суток, сразу в морг.
Мальчик умер, не успев узнать, будет ли счастливый конец у последнего рассказа в сборнике. Книга из палаты пропала почти сразу после того, как его увезли.
Глядя, как на счетчике набегает приличная сумма, Винсент, только что продавший сборник ранних рассказов (с личнойподписью!) известного писателя и еще кое-какие старые книги, негромко пробормотал:
— Спасибо, Дан, за помощь.
— Что? — переспросил покупатель откуда-то из коммерческих фондов любителей старины.
Винсент покачал головой и ушел, чувствуя себя предателем. Перед сыном и перед Даном, который делал подарок, конечно, не помышляя о разрыве дружбы и о том, что книга на самом деле будет продана. А может, он как раз это знал, ведь все писатели немного пророки.
Марина рыдала, скрючившись на стуле. Винсент погладил ее по плечу, ухватил за локоть врача и отвел в сторону. Тот смотрел потерянно и не сразу понял, чего от него хотят.
— Вы помните, о чем мы говорили?
— Помню, — врач моргнул и, кажется, очень быстро пришел в себя. — Вы хотите эту новую операцию.
— Будем считать это таким видом кремации, — прервал его Винсент.
— Мы решили, что нам это нужно.
— Это стоит чертову уйму денег.
Мужчина пожал плечами.
— Они у меня есть.
Врач пожал плечами, похрустелсуставами пальцев и кивнул в сторону своего кабинета. Винсент шагнул следом, Марика осталась рыдать в коридоре.
— Хорошо, — врач пощелкал тумблерами, и кругом что-то загудело.
Он сел за стол и сцепил пальцы между собой. — Мы поместим ту частичку мозга вашего сына, что еще жива, в капсулу, которую мы можем прикрепить к любому кристаллу-носителю. Книга, фильм, что вы пожелаете. Любой тихий мирок, где ребенок сможет жить, взрослеть, совершать грандиозные подвиги, любить кого угодно. Очень актуально, если ушедший от нас был совсем молод.
Винсент сжимал в кармане кристалл, теплый, нагретый его влажной ладонью.
— Книгу.
— Итак, что это будет? Последние книги «Изумрудного города»?
Манн? Вудхауз? Что-нибудь тихое из Джека Лондона?
Винсент подтолкнул по столу кристалл.
— Читали?
— Читали, — отозвался врач и оттолкнул кристалл. — Не понравился автор. В жизни и так много плохого, зачем об этом еще и писать? У вас специфическое представление о счастье.
— Вы тоже предложили мне Манна. Вы бы еще О'Генри предложили. Все бедные, зато счастливые.
— Вы забываете, что у Томаса писала вся семья. И я не о нем. Вы уверены?
Врач ткнул пальцем в грань кристалла.
— Там все умерли.
— Главный герой выжил.
— Но это больно — терять близких.
— Все мы теряем. Зато жизненно.
Винсент был непреклонен и несколько отчужден.
— Что делают герои после того, как проживут конец книги?
— Никто не знает, — врач протянул ему планшет с договором.
Винсент кивнул.
— Вулевукушеавекмуа? — блеснул я знаниями, почерпнутыми из книги, наклоняясь к негру из Французской Гвинеи по имени Маркиз. Маркиз оскалил белые зубы в ответ, благо, все равно ничего не понял: ему пришлось бы попросить меня сказать медленнее, внятно, а лучше написать. Но я франсе не парлеву, так что делать бы этого не стал. И Маркиз об этом знал.
— Интернациональный легион в далеких песках: в пустыне с нами, — почти продекламировал я, вытягивая ноги и устраивая их на напольной кофеварке. — Черт, где-то я это уже слышал… Ну, все равно, здоровские вышли бы мемуары.
Идущий мимо Кристоф попытался было стащить мои ноги с кофемашины за шнурки, но я был упрямее. Я вообще был возмутительно упрям.
Мне было что-то около девятнадцати, и меня не покидала мысль, что я знаю будущее. Раздражающая моя самоуверенность мотивировалась именно этим: с точностью гадалки предсказать погоду на завтра я не мог, но ощущение предсказанности не покидало. И на любой взрыв или приступ дифтерита мог сказать: а я знал.
