«…Попрощавшись с ним, я сунул надорванное по линии сгиба фото в нагрудный карман и сделал несколько шагов по затвердевшему от жара песку.
Подцепил и разрезал лежащий прямо на земле клубок проволоки, ссохшийся от крови. Опустил гюрзу на землю и посмотрел вперед. За лимонно-желтым маревом, поднятым машинами летных служб, начинался последний километр колючей проволоки.
Мне показалось, что где-то угрюмо бьет метроном.»
Збигнев Дан, август-май 20..
Дочитав «Последний километр», Лео убрал кристалл с планшета и сжал в руке, не желая расставаться с произведением. Едва теплые грани книги давили на колпачки на пальцах, но мальчика это не тревожило, он заново переживал события, только что пронесшиеся перед его глазами.
Тяжелое тягучее чувство не давало покоя, будто немедленно нужно было сделать не менее важное, чем безымянный главный герой книги, спаситель и оккупант, герой и простой солдат.
Облизнув пересохшие губы, Лео откинулся на подушку, сполз по ней чуть ниже, устраивая планшет на коленях. Сквозь мутное стекло в двери замаячила фигура отца.
— Как ты? — отец появился с лечащим врачом за плечом, тот быстро проверил данные и ушел, оставив родителя сидеть на краю кровати. — Выглядишь неплохо.
— Я и чувствую себя хорошо, — разулыбался Лео. — Разве что…
Принесешь воды?
— Я тебе лимонад принес, будешь?
— Наверное, все же лучше воды.
Отец не позволил своей улыбке померкнуть прежде, чем вышел за дверь. Какой ребенок откажется от лимонада в пользу простой воды?
Лео, только их Леонард.
Вернувшись со стаканчиком прохладной воды и отдав его сыну, мужчина снова сел на край его кровати, сжимая коленями пластиковый пакет.
— Пап, — тихо отвлек его от каких-то мыслей Лео. — Ты лимонад оставь, это очень хорошо. Просто пузырьки горло царапают.
Отец протянул было ему пакет, но будто передумал, забрал из него небольшой сверток и только после этого отдал сыну.
— Там мама еще фрукты передала. И печенье.
Он заметил планшет на одеяле, потому что едва на него не сел.
— Что читаешь?
— Дана, — Лео снова повеселел. — Ты не знаешь, наверное? Классную книгу сейчас дочитал, «Последний километр». Рассказать?
— Да почему же, — как-то очень рассеянно отозвался отец, прижимая к себе сверток. — Читал когда-то, когда она еще на бумаге издавалась. Вот.
Он зашуршал оберткой свертка, извлекая что-то из него.
— Я принес тебе подарок. Дана. Надо же, как угадал.
И кривовавто улыбнулся. О литературных пристрастиях сына они знали немало.
С округлившимися глазами Лео вцепился в книгу — в живую, настоящую, бумажную книгу! — и неловкими от колпачков и дрожи пальцами открыл на титульном листе. И обомлел.
— Пап… Что, правда?
Отец пожал плечами.
«Винсенту, на долгую память. Когда я стану всемирно известным — продашь. Збигнев»
И дата. Дата первого издания.
— Папа, ты был знаком с Даном? Давно? Это же его первая книга!
Почему ты мне ее не показывал?
— Да ты не говорил особо, каких авторов любишь, — неловко начал оправдываться отец, ожидая самого важного вопроса.
— А где вы познакомились? — тут же задал его Лео.
— Учились вместе. Дружили месяц или два. С ним было очень интересно, но очень трудно. Да и мы все делаем ошибки в этом возрасте. В общем, глупо вышло, а там и курс закончился.
— Эх, папка, — тоскливо вздохнул Леонард и тут же уткнулся в книгу, часто моргая от непривычного шрифта. — Такую дружбу упустил…
Дрогнув уголками губ, отец поцеловал сына в макушку и вышел, оставив его за любимым занятием.
Дошел до лечащего, преданно заглянул ему в глаза. Вопросительно покачал головой-врач кивнул.
Винсент сел на пластиковый стул, опустив голову и зажав руки коленями.
— Что сказать Марике?
— Пусть лучше не приезжает, — врач был равнодушен и собран. Он видел сотни убитых горем отцов, матерей, детей. Если каждому сочувствовать — свихнешься после года практики. — Сейчас два дня будет ухудшение, а там… Может, сразу, может, нет. Вашей жене это видеть ни к чему.
— Если сказать об этом Марике, она тут же примчится сюда, — устало заметил Винсент.
— Тогда сами скажитесь больным, вам тоже не стоит здесь находиться.
Мужчина бросил на врача усталый и злой взгляд. Тот ответил ему просто усталым.
