— О, боги! — воскликнул тут капитан, всплеснув руками. — Сумма, которую вы мне предложили, месьор Лабардо, достаточно велика, но лучше бы вы рассказали все это в какой-нибудь мессантийской таверне! Мы еще не пересекли аргосскую границу, и если за вами выслали погоню…
— Успокойтесь, — небрежно махнул рукой пуантенец, — за мной не было слежки. И потом, мне покровительствует сам зингарский король. Ничего не бойтесь и лучше прикажите вашим людям взяться за весла — ветер совсем спал.
Капитан не удержался от грубого ругательства в присутствии дамы: за разговорами он упустил столь важный момент и теперь злился, что какой-то мальчишка смеет указывать ему, что делать, на борту его собственной посудины. Впрочем, воспоминание о кожаном мешочке со звонкой монетой, который этот мальчишка передал ему в руки, поднимаясь на «Ласточку», несколько остудило гнев старого морского волка.
— Эй, Джакопо! — гаркнул капитан, решив сорвать зло на помощнике. — Тысяча морских бесов тебе под ребра, ты что, не видишь, что паруса обвисли?! Пусть гребцы протрут глаза и поработают мускулами!
Курчавая голова, повязанная шелковым платком, выглянула из люка и сплюнула за борт темную жвачку. Джакопо оскалил белоснежные зубы, улыбнулся во весь рот, словно заслужил от своего начальника невесть какую похвалу, и снова скрылся внизу. Под палубой двенадцать гребцов с ворчанием взялись за весла. Матросы убрали паруса, фазела сразу сбавила ход.
— Навались! — гудел снизу голос Джакопо. — Три тысячи каракатиц вам в глотки, спать будете в Мессантии!
Солнце уже касалось морских волн, отбрасывая золотистую дорожку. Мыс Орла приближался, озаренный последними лучами, устье Громовой осталось позади. Донна Эстраза и Лабардо стояли рядом, облокотившись о перила мостика, и любовались закатом. Пуантенец начал вспоминать хвалебный сонет, сочиненный в его честь неким месьором Саавардом, королевским менестрелем…
Внезапно капитан Поулло застонал и бросил рукоять руля…
Остановясь на полуслове, Лабардо и девушка посмотрели туда, куда указывала дрожащая капитанская рука.
Они увидели, как от тростников оставшегося позади устья Громовой отделился длинный черный силуэт и стремительно заскользил в их сторону, разрезая темные волны высоким, круто загнутым носом.
— Что это, месьор Поулло? — испуганно воскликнула зингарка.
— Это они! Это корсары, барахские псы, порождение преисподней… О, Митра! Разве мог я ждать их здесь, возле зингарского берега?
Капитан ломал руки. Лабардо схватился за эфес шпаги.
— Вооружайте людей, месьор Поулло! Мы будем защищаться!
— Защищаться? Чтобы нас всех перерезали, как овец? На этой галере их не меньше сотни! О боги, какой несчастный день!
Темный силуэт быстро увеличивался в размерах. Двадцать пар весел равномерно поднимались и опускались по ее бортам. На палубе, размахивая кривыми саблями, пиками и абордажными крючьями, метались темные фигуры.
На лестнице мостика появился курчавый Джакопо.
— Что прикажете, капитан? — спросил он, лязгая зубами.
— Что прикажу? Что прикажу! Молиться!
— У ваших матросов есть оружие? — спросил Лабардо.
— Только ножи и несколько сабель…
— Нергал вас задери, как же вы пускаетесь в плавание с пустыми руками? Или вы собираетесь драться веслами?!
— Не безумствуйте, умоляю, — дернул его за рукав Поулло. — Если мы будем благоразумны, гарзейская морская гильдия выкупит нас у барахцев через месяц.
— А если нам перережут глотки или заставят пройти по доске?
— На «Ласточке» не так уж много ценностей, чтобы пренебречь командой. Наш вымпел заставит пиратов подумать о выкупе: Гарзея — вольный город и уважает морские законы. — Задница Нергала! Может, ваши купцы и уважают морские законы, но что вы скажете о даме, которая находится у вас на борту?
Поулло смущенно отвернулся: он ничем не мог помочь донне Эстразе и ее старому воспитателю.
— Не беспокойтесь обо мне, — неожиданно твердо заявила девушка. — Мой дядя достаточно богат, чтобы заплатить за мою свободу. Грязные псы не посмеют…
В этот миг с палубы раздался вопль, полный ужаса.
Матросы, сгрудившиеся у борта, отпрянули, многие кинулись в трюм, несколько человек прыгнули в воду.
