– Кто встречал?
– Извини. Это уже политика, здесь я молчу.
– Ладно. Когда вы получили порошки?
– После таможенного контроля.
– Вместе с Гоголем?
– Да.
– И записки он вам тоже вернул?
– Они лежали в той же сумке, что и статуэтка. Он сказал, что это записки старого маразматика, которые никому не нужны.
– Где они сейчас?
– У Базиля. Я пыталась их прочесть, но по-немецки… Поэтому отдала Базилю.
Опять Типограф!
– А он читает по-немецки?
– Да. Он начал читать и сказал, что ерунда. Все-таки жалко, что мы с тобой в разных лагерях. Завтра ты уедешь?
– Да.
– Тебе нужна помощь?
– Нет.
– Подумай.
Я покачал головой.
– Тогда пойди рассчитайся с барменом.
Я все понял. Поднялся, подошел к бару, расплатился. Когда вернулся, Лиды уже не было.
Чертовщина какая-то. Пичугин знал, что перевозом статуэтки и записок в Женеву из Браззавиля занимается аппарат ЦК, то есть они представляют какой-то интерес. Но он их спокойно отдает, не пытаясь как-либо использовать. Что должно было произойти, если бы я привез статуэтку в Женеву? Я был обязан положить ее в банк. И не просто в банк, а в банк с сомнительной репутацией. Лиде Пичугин сказал, что весь груз предназначен для какого-то нашего дипломата в Женеве. Странно, но допустим. Когда Москва узнала, что статуэтка исчезла, мне приказали не жалеть денег и найти ее. Про записки ни слова. Значит ли это, что статуэтка – главное, а записки – просто наполнитель? Или они уверены, что бумаги по-прежнему внутри? Уж больно всё не складывается. Если статуэтка предназначается нашему дипломату, почему я должен был положить ее в банк? Скорее всего, из банка ее взял бы кто-то другой. Американский журналист? Маловероятно. Из русских писателей американцы знают только Достоевского, наиболее образованные еще Толстого. Но не Гоголя! Что-то не так. И записки… Что там в них? Типограф сказал, что ерунда. Когда я у него был, он мне ничего о них не говорил. Это понятно. Но теперь расскажет. И отдаст записки.
– Машина подана, месье «как вас там».
Передо мной стояла улыбающаяся Кики.
– Ты быстро.
– Куда прикажете доставить?
– Сначала к Базилю, потом к тебе домой.
– А может быть, по-другому? Сначала ко мне домой и никогда к Базилю?
Откровенно говоря, я тоже предпочел бы этот вариант. После сегодняшнего дня хотелось мирной и спокойной ночи. Но надо было закончить дело.
– И все-таки начнем с Базиля. Где твой «Мерседес»?
– У бара на площади.
– Пошли.
Я повел ее в сторону мужского туалета и галантно предложил зайти внутрь.
– Неожиданно и любопытно, – прокомментировала юная художница.
Я подвел ее к открытому окну.
– Сюда.
– Теперь поняла.
Мы выскочили на улицу, пересекли площадь и забрались в кикину антилопу.
Отъехав пару километров, Кики завернула на узкую улицу и подрулила к магазину со светящейся рекламой «Кондитерская».
– Надо купить что-нибудь к кофе.
Она выключила зажигание. Вокруг никого не было. Она придвинулась о мне:
– Здесь тихо.
И поцеловала меня в щеку:
– Ты похож на Кэри Гранта. Молодого.
– А ты похожа на себя саму, и это совсем неплохо.
Я обнял ее и правой рукой осторожно расстегнул две верхних пуговицы платья. Она не сопротивлялась. Убедившись, что бюстгальтером молодое дарование себя не обременяет, я нырнул ладонью внутрь, но на этот раз она среагировала, выудила мою руку и уложила на приборную доску.
– Потом.
«До чего у нее сильные руки», – подумал я и с удовлетворением заметил, что застегивать пуговицы она не стала.
– Ты сильная, с тобой не справишься!
– Я была чемпионкой по плаванию, в трех видах. Еще есть вопросы?
– Почему твою тетю зовут Высокой табуреткой?
– У нас в городе живет Франсуаза Саган. И к ней ездит в гости наш президент, Миттеран. А он большой специалист по дамской части. Ну, и мою тетю не обошел. Так она всем теперь рассказывает, что он ее… на высокой табуретке.
В это время дверь магазина открылась, оттуда вышли две дамы. Кики отодвинулась:
– Посиди здесь. Я быстро.
Вернулась она действительно быстро. В руках у нее была коробка.
– В этой кондитерской очень хорошие пирожные. Ты по-прежнему хочешь к Базилю?
– Сначала к Базилю.
