В посольстве ничего не изменилось, та же энциклопедия в холле, те же скучающие дипломаты. Лев предусмотрительно отбыл в отпуск. Уехала с мужем и Лиза.
Вечером в день прилета нас собрали на совещание в кабинете посла. Сначала говорил министр, потом посол. После совещания меня подозвал министр:
– Ты ведь оттуда? – он указал пальцем почему-то в потолок, будто я прибыл с того света.
Я решил его не переубеждать:
– Оттуда.
– Если что, действуй по своему усмотрению.
Я согласился. Он продолжал:
– Но люди у меня в делегации проверенные. Лесники.
На следующее утро вся делегация, кроме министра, собралась в номере Дыгаева. Тот достал три бутылки водки. Только разлили спиртное по гостиничным стаканам, как открылась дверь, и на пороге появился сам министр. Все застыли со стаканами в руках.
Министр, седовласый детина ростом под два метра и весом под сто килограммов, взял один стакан, понюхал и громовым голосом прорычал:
– Утром?! Водку?! Стаканами?!
Мы молчали.
– Наливайте.
Ему тут же налили стакан, хотели предложить закуску, малосольный огурец. От огурца он отказался:
– Здоровье не позволяет.
И залпом выпил стакан.
Начались разговоры. В основном о делах министерства. В маленьком номере стало жарко. Я вышел в коридор, спустился в регистратуру.
– Кто проживает в соседнем со мной номере? – спросил я.
– Мадам Алис Шабо, эксперт, Франция.
Я поблагодарил и поднялся в бар; заказал пива и с кружкой в руках направился к столику.
– Рада вас видеть.
Предо мной стояла Алис.
– Вы пьете пиво. Нет, в вас определенно есть что-то от немецкого ювелира.
На ней были пестрая желтая кофточка, длинная красная юбка и черные туфли на каблуках.
– А вы похожи на баварскую Гретхен. Но для того, чтобы вы стали похожи на настоящую Гретхен, вам нужно будет снять перстень из аметиста. Кстати, аметист – это камень людей, склонных к сумасбродным поступкам.
– Я не склонна к сумасбродным поступкам.
– Неправда. Когда вы обратите внимание на то, что вы одеты в цвета немецкого флага, только наоборот: черный цвет должен быть вверху, вы попросите, чтобы я исправил положение.
– То есть я должна вас попросить поставить меня ногами вверх. Вам не кажется, что этого не стоит делать в зале?
– Желания посылаются нам сверху, а человек сам определяет место, где они могут быть выполнены.
– Это опять Лютер?
– Нет, мадам. Это Кафка.
– Разумеется. Лютер вряд ли мог порекомендовать мужчине отвести женщину в свой номер и там поставить вверх ногами. Как вам понравился ваш номер? Я хотела заказать вам сьют с салоном. Надеялась, что вы пригласите меня выпить кофе. Но, увы, ваша сторона сьют не оплатила.
– Но у вас сьют?
– Да.
– Так пригласите меня.
– Это невозможно. Одно дело, когда мужчина приглашает даму к себе в номер и она приходит. Это frivolité aléatoire (случайное легкомыслие). Но когда приглашает дама. Это frivolité préméditée (легкомыслие с заранее обдуманными целями).
– Правила морали не действуют во время войны, мадам. А наши страны находятся в состоянии войны друг с другом, пусть холодной, но войны. Поэтому мой визит к вам можно рассматривать как визит парламентера. Я приду в восемь.
– В девять. И на всякий случай я сниму аметист.
– В восемь. Парламентеры народ очень нетерпеливый.
– В девять. И хочу вас предупредить: я буду одета так, что у вас не найдется повода поставить меня вверх ногами.
– В восемь. Кто приходит рано, тот уходит поздно.
– Это явно не Кафка. Это Лафонтен?
– Увы, нет. Песталоцци.
– Кто?
– Песталоцци. Швейцарский философ времен…
– Ладно. Приходите в восемь.
Я долго стоял перед прилавком в винном отделе, не мог решить, какое покупать вино: белое или красное. Потом купил бутылку красного «Шатонеф-дю-Пап», попросил положить ее в красивый пакет, вернулся в отель, поднялся на седьмой этаж, остановился у двери Алис и стал ждать, когда стоящие в углу коридора старинные стенные часы пробьют восемь. На восьмом ударе я постучал. Мадам открыла дверь.
– Заходите.
Ее номер существенно отличался от моего, в нем было две комнаты: салон и спальня. Салон предназначался для деловых встреч: строгие темно-серые кресла, письменный стол, холодильник, у подоконника столик с кофеваркой и набором стаканов. Кассетный магнитофон на письменном столе, конечно, входил в опись отеля, но разбросанные рядом кассеты: Брассенс, Баррьер, Джонни Холлидей, кассета с Эйфелевой башней «Vive la France» несомненно принадлежали мадам. Горела только маленькая лампочка на столике между креслами.
