— Память о встрече с гарпией, — спокойно объяснял Шмендрик. — Они кусаются.
— И вы никогда не боялись? — робко удивилась молоденькая девушка. Мэр шикнул, но Шмендрик раскурил сигару и улыбнулся ей.
— Голод и страх сохранили мне молодость, — ответил он. Члены магистрата дремали и переговаривались за столом; искоса глянув на них, волшебник подмигнул девушке. Мэр не обиделся.
— Это верно, — вздохнул он, сложив переплетенные пальцы над местом, где теперь находился его обед. — Мы здесь хорошо живем; если это не так, я ничего не понимаю в жизни. Иногда я думаю, что самая малая капля страха, голода нам бы не повредила — так сказать, обострила бы наши чувства. Вот почему мы всегда приветствуем странников, у которых есть новые истории и песни. Они расширяют наш кругозор… заставляют нас заглянуть внутрь… — Он зевнул и, постанывая, потянулся.
Один из членов магистрата неожиданно воскликнул:
— Боже, взгляните на пастбище! Тяжелые головы повернулись на нетвердых шеях, и все увидели, что деревенские коровы, лошади и овцы сгрудились на дальнем конце поля и не отрывали глаз от белой кобылы волшебника, пасшейся на прохладной траве. Все животные молчали. Даже свиньи и гуси были безмолвны как тени. Где-то вдалеке крикнул ворон, словно угольком перечеркнув закат.
— Необыкновенная, — пробормотал мэр. — Совершенно необыкновенная…
— Да, в самом деле, — согласился волшебник. — Если бы вы знали, что мне предлагали за нее…
— Любопытно, — сказал начавший разговор советник, — они ведь не кажутся испуганными. Словно благоговеют, как бы поклоняются ей.
— Они видят то, что вы разучились видеть. — Шмендрик уже достаточно подвыпил, а молоденькая девушка смотрела на него глазами и более ласковыми и менее глубокими, чем глаза единорога. Он стукнул стаканом по столу и сказал улыбающемуся мэру: — Она более редкостное создание, чем вы осмеливаетесь думать. Она — это миф, память, нечто не-у-ло-… неуло-вимое. Если бы вы помнили, если бы вы голодали…
Голос его потонул в топоте копыт и детском вопле. С гиканьем и свистом дюжина одетых в лохмотья всадников ворвалась на площадь, разбрасывая горожан, будто мраморные шарики. Они объезжали площадь, сбивая все, что попадалось на их пути, нечленораздельно похваляясь и неизвестно кого вызывая на битву. Один из них привстал в седле, согнул лук и стрелой сбил флюгер со шпиля церкви, другой схватил шляпу Шмендрика, нахлобучил себе на голову и с громким хохотом помчался по площади. Некоторые подхватывали на седло визжащих детей, некоторые довольствовались провизией и бурдюками с вином. Дико сверкали глаза на небритых лицах, барабанным боем звучал смех.
Толстяк мэр стоял, пока не встретился глазами с предводителем разбойников. Он поднял одну бровь, предводитель щелкнул пальцами, и кони сразу присмирели, а оборванцы умолки, как деревенская живность перед единорогом. Заботливо опустили они детей на землю и вернули почти все бурдюки с вином.
— Джек Трезвон, пожалуйте, — невозмутимо произнес мэр.
Предводитель всадников соскочил на землю и медленно подошел к столу, за которым обедали советники с гостем. Это был громадный детина почти семи футов ростом, каждый шаг его сопровождался звоном и бренчанием колец, колокольчиков и браслетов, пришитых к его латаной куртке.
— Здорово, ваша честь, — посмеиваясь, хрипло отозвался он.
— Кончайте это, — сказал ему мэр, — неужели вы не можете являться спокойно, как воспитанные люди.
— Парни не причинят никакого вреда, ваша честь, — простодушно пробормотал гигант. — Сами понимаете, целыми днями в лесу, нужно ведь и немного расслабиться, так сказать, маленькая разрядка. Ну-ну, все, э?.. — И он со вздохом вытащил из-за пазухи тощий мешочек с монетами и положил на открытую ладонь мэра. — Вот, ваша честь, — сказал Джек Трезвон. — Это немного, но больше мы сэкономить не могли.
Мэр высыпал монеты на ладонь и недовольно тронул их пальцами.
— Ну, тут немного, — посетовал он. — Даже поменьше, чем в прошлом месяце, а уж и там было с гулькин нос. Жалкие вы грабители — вот вы кто.
— Тяжелые времена настали, — мрачно проговорил Джек Трезвон. — Не должно нас винить, если у путников золота не больше, чем у нас. Из репки, как известно, крови не выдавишь.
