Ну и денёк! «Мадам Цербер», неизменно сидевшая на вахте у входа, одарила меня бесцветной улыбкой. Она, верно, видела, как мы разговаривали с Доминик. Но при этом была и оставалась Цербером.
Я словно во сне поднялся на свой этаж и отомкнул дверь в комнату. Бросил сумку на кресло, вновь развернул платок, присмотрелся к монограмме.
И умер.
Брюс, 5 июля 2009 года, 20:30
Наверное, я не очень удачно выразился. Я не умер в буквальном смысле. Но те пять минут, которые я пережил в тот вечер, я никогда не забуду.
Я ощутил, что что-то неладное происходит у меня в голове. Весь предыдущий день, особенно наш с Доминик «поход по городку», всплыл в памяти весь и принялся вращаться, мысли путались. Я словно смотрел на те события со стороны и не мог отвлечься, прекратить этот хоровод, унять видения.
В какой-то момент я осознал, что теряю себя. Буквально. Чувствовал, что исчезаю. Платок так и был зажат у меня в руке, я разжал кулак (это стоило немалых усилий) и посмотрел на платок (это тоже ужалось не сразу).
Платок исчезал!
Я не могу объяснить это иначе: он протаивал, становился то более, то мене плотным, но постепенно исчезал.
И мне стало страшно. Мне никогда не было так страшно. Я подумал, что как только не станет платка, не станет и меня. Чёрт его знает, откуда пришла такая мысль, но в тот миг она показалась единственно верной и самой важной.
Я не знаю, что я делал — я захотел, чтобы всё вернулось, чтобы платок не исчезал, чтобы всё это прекратилось, а я остался тем, кем я есть. Я захотел этого изо всех сил, которые оставались.
Провал.
Я обнаружил, что лежу на боку, что лоб ужасно болит, а в правой руке — платок. Тот самый, с теми же инициалами, совершенно мокрый. Неудивительно, я ощущал, что промок насквозь.
— Мсье?
Я не услышал стука в дверь. Ощутил, что мне помогают подняться на ноги. Высокий мужчина в униформе, с пышными усами Я поблагодарил его. Сквозь зубы — каждое движение причиняло боль — поясница, мышцы ног, а сильнее всего — лоб.
За мужчиной в дверях стояла мадам Цербер.
— Что случилось, мсье Деверо?
Я потряс головой.
— Ничего, — я осёкся. Я чуть было не обратился «мадам Цербер». — Ничего, мадам Велье.
— Я услышал крики, — пояснил мужчина. — Реми Девалл, мсье. Я электрик.
— Поскользнулся, — я ответил первое, что пришло в голову. — Ударился головой, наверное. Не очень хорошо помню, простите.
— Я вызову врача, — сострадание стремительно покидало лицо мадам Велье. — Вы рассекли лоб, мсье Деверо.
— Нет, не нужно, — не знаю, почему, но я стал решительно сопротивляться. — Я сам… дойду.
— Вы уверены? — я и сам не был уверен, что сумею сделать хотя бы шаг, но кивнул.
Мадам Цербер кивнула. — Реми, помогите, пожалуйста, мсье Деверо.
* * *
Реми оказался словоохотливым — но говорить, а точнее — болтать принялся, как только мы покинули здание. Несомненно, мадам Цербер не одобряет болтовню.
Он первым делом указал на платок. Я так и держал его в кулаке, только уголок с монограммой выглядывал наружу.
— Мадемуазель Доминик сама подарила?
Был бы я в добром здравии, огрызнулся бы. Нет, это я у неё стащил! Или выпросил. Но сил на резкости не было, а Реми ждал ответа.
Я кивнул.
— Везёт вам, — в голосе его отчётливо прозвучала зависть. — Знаете, вокруг неё весь университет вьётся, а платок у неё один. И все это знают.
— И что? — я не смог ничего предположить, голова совершенно не соображала.
Он покосился на меня, как на умственно отсталого.
— Приятель, это ж их городок! Смекаешь? Если у тебя этот платок, считай, что все двери открыты и все тебе будут угождать.
— Фаворит? — усмехнулся я и голова дико заболела в ответ на это усилие мышц.
Реми кивнул. — Само собой. Она переборчивая, кому попало платок не даст.
— Слушайте, откуда вы это можете знать?
Он пожал плечами, остановился. Ноги уже вполне слушались меня. Поддержки уже не нужно.
— Я тут семь лет работаю, — Реми вынул из кармана платок (без её монограммы) и вытер лоб. Только сейчас я обратил внимание, что он, по сути, старик — седой, лицо в морщинах. А в комнате он казался мне от силы сорокалетним. — Каждый год вижу мадемуазель Доминик. Она меня раза два приглашала на свой день рождения, — похвастался он, совсем как ребёнок. — Я дело говорю, Брюс. Тебе, считай, счастливый билет выпал, не упусти.
