– Положим латинян, братья! – и Ослябя одно за другим метнул три коротких копья в один и тот же щит.
Щит упал. В строю образовалась едва заметная брешь.
Ослябя извлёк из ножен меч и дал пятками по бокам коня.
– За православную веру!
* * *
Яков видел, как медленно, но неотвратимо погибал Передовой полк. Видел, как латиняне в тяжёлых доспехах, с длинными пиками, теснили конников Большого полка, пытавшихся помочь. Видел, как исчез боевой порядок Передового полка.
– Началась резня, – произнес Боброк Волынец.
– Побоище, – подтвердил Владимир Андреевич. – Почему нам не вступить в бой? Их же перебьют!
– Терпи, Володимер. То ли ещё будет!
Над их головами шелестела изумрудная, с частыми крапинами желтизны листва березовой рощи. Яков слышал отдаленный лязг металла, выкрики, видел падающих замертво людей. А рядом стояли его товарищи – ратники Засадного полка. Стояли так же, как он, всматриваясь, прислушиваясь, страдая.
– Чего ёрзаешь, Яшка! – усмехался Боброк. – Это тебе не в стороже служить: налетел, порезал и утёк. Тут весь терпёж потребуется. Сиди смирно!
– Я сижу…
– А зачем в седле-то? За отца боишься? Не бойся! Более одного раза его не убьют! А ну слезай с седла!
И в тот же миг Яков увидел среди общей сумятицы реющий над полем лик Спаса Нерукотворного – стяг великого князя – и фигуру в красном плаще под ним. Бренок жив! «Значит, и мой отец, Бренка оберегающий, тоже жив наверняка», – подумалось Якову.
– Жив-то он жив, – словно угадав эти мысли, пробормотал Боброк. – А Передовой полк пал весь.
– И генуэзцев отправил в жаркое пекло, всех до одного отправил! – добавил князь Владимир.
Вот на Большой полк надвигалась туча татарской конницы. Навстречу татарам набирали ход тяжёло вооружённые русские всадники…
…Так смотрели они не час и не два, как об истерзанный русский строй бился прибой ордынского моря. Свист стрел давно утих, небо над битвой очистилось, колчаны опустели. Солнце миновало зенит. Стояла страшная, удушающая жара.
Обе армии смертельно устали. Те, кто час назад были полны сил, ныне валялись на земле, тяжело дыша и с тоской ожидая новой сшибки. А Боброк Волынец всё стоял с Засадным полком под сенью плакучих берёз. Суровым, неподвижным сделалось его лицо. Третий раз уж Никита Тропарёв предложил ему ковш с водой, а воевода всё отказывался. Не ел, не пил. Владимир Серпуховской сидел у ног его коня, сняв шелом, уронив голову на руки. Невмочь стало смотреть братанику великого князя, как гибнет русское войско. Сколько ни старался, Яков уж не мог отыскать взглядом стяг со Спасом Нерукотворным.
– Дмитрий Михайлович! – Яков ухватил Боброка за стремя. – Когда же…
– Ждём своего часа, парень! Это тебе не в стороже служить!
* * *
Князь Владимир злился. Дважды садился он в седло и дважды спускался наземь, вняв уговорам Боброка.
– Не горячись, Владимир Андреевич! – приговаривал старый воевода. – Ещё не настало наше время. Сложить головы успеем. Но нам ведь надо и врага успеть победить!
Яков видел, как вал ордынских всадников оттеснил полки Левой руки и вклинился в ряды Большого полка. До ушей донеслись победные вопли татар. В воздухе мелькали отрубленные головы русских ратников, воздетые на копья. Ордынцы праздновали победу.
– Наше левое крыло удирает, – буднично сказал Боброк Волынец. – Поможем ему оборотиться вспять, на врага. Теперь пора. Ребята! На конь!
* * *
Они ураганом вылетели из рощи.
– Ру-у-у-у-у-сь! – вопили ратники Боброка Волынца. Им отвечал утробный вой вражеского войска. Погибель посверкивала в руке Якова, ждала своего времени, чтобы утолить жажду крови. Конь в бешеном галопе разбивал в прах сохлую траву. Вот они, татары. Вот стали различимы раскосые глаза, неясные пока узоры чеканки на их шлемах. «Успеешь рассмотреть, как ближе сойдёшься», – сказал себе Яков. Он посматривал на стяг Владимира Храброго и мчался за ним, занося Погибель для первого удара. Виделся Яшке и Никита Тропарь с разверстым в крике ртом. Вот Никитов булатный меч валится в кровавую траву, валится вместе с правой рукой Никиты. Теперь уж точно конец?
Яков взмок, устал и потерял щит, прежде чем мир в глазах накренился, перевернулся, и затем наступила тьма. Сверху надавило тяжёлое тело коня, утыканное вражескими стрелами, погребло под собой умирающего всадника.
