— В том-то и дело, что мы не знаем этой грани. Мы не можем запрограммировать машину, чтобы она полностью смоделировала интеллект человека, но мы смогли сделать так, чтобы она повторила действия вашего создания, — сказал Лилин.
— А что по этому поводу думает господин священник? — неожиданно Саник повернулся на Ожегова, как будто бы тот был самым слабым местом, на которое сейчас требовалось надавить.
— Я хотел бы спросить вас.
— Спрашивайте.
— Если мы, люди, так примитивны, почему вы спрашиваете нас о грани между живым интеллектом и машинным, а не укажете нам на неё?
— А если мы спросим вас, вы скажете, что она и состоит в той самой душе.
— А вы мне на это ответите, что души не существует. Но грань эта есть, как мы убедились. Мы в тупике. И если мы обратимся к историческим сведениям, верующие прошлого просили своего бога указать им путь. Создатель не указывал его напрямую, потому что не являлся. А в нашем случае, как вы утверждаете, он явился.
Лилин нахмурился. Конечно, дело не в том, что Ожегов говорил смело. Религиозные рассуждения не очень вязались с тем, что до этого излагалось на этих переговорах. Однако Ожегов вообще должен был лишь наблюдать за разговорами, и если уж потребовалось его участие, то этих доводов оказалось недостаточно.
— Грани не существует. Она лишь иллюзорна, а ваш эксперимент не может быть точным, даже несмотря на воспроизводимость.
— Вы можете скорректировать условия, — быстро и дипломатично вступил Лилин, — если вы измените условия так, чтобы машина выбрала религиозную концепцию господина Ланова, то мы рассмотрим этот вариант.
— К сожалению, это не сделает эксперимент достоверным. Пока что наше создание никак не выявило своё несоответствие. А значит, наш спор ещё не разрешён в вашу пользу. Мы будем ожидать ещё одни сутки по вашему исчислению. После них будем считать отсутствие вашего согласия неповиновением.
На этих словах ганиадданская делегация во главе с Саником поднялась и удалилась из зала, где велись переговоры.
— Я же говорил, — сказал Ванин, — как об стенку горох.
— Но мне показалось, или мы проняли их? — спросил Ожегов.
— Проняли, а толку?
— Но что это за принципы такие, просто брать и не признавать то, что тебе невыгодно? — возмутился Вадим.
— Они в чём-то правы, — бессильно заключил Лилин, опустившись на стул, — вы свободны, господа, спасибо за ваше участие.
Он обращался к приглашённым специалистам. После этих слов они коротко кивнули и вышли.
— Всё дело в том, что здесь не получится поставить хоть сколько-нибудь достоверный эксперимент, — сказал он, — слишком много факторов, слишком много неучтённого. Реформы были слишком давно, да и тогдашнего Ланова нельзя замерить. Нынешнего тоже. Всё очень субъективно.
— Выходит, мы действительно в тупике? — спросил Ожегов.
— Мы в тупике. Будем готовиться к замыканию. Какими бы они ни были искусственными, мы вынуждены признать, что за ними всё равно есть их сообщество.
— А если оно лишь вымысел?
— Мы не можем рисковать в любом случае, — ответил Лилин, покосившись на Добрякова.
— По данным разведки, в системах того сегмента, на который они указывают, есть активность, — сухо заметил военный наблюдатель, — для имитации слишком большая. Если это спектакль для нас, могу поздравить нас с большой значимостью.
— Значит, мы соглашаемся на изоляцию, — сказал Лилин, глядя на Ванина и Добрякова.
— Думаю да, — сказал Ванин, — но не нам же здесь и сейчас это решать, так что пока всё неточно.
— Что же, совет надо собирать утром, — сказал Лилин, — а пока усилить наблюдение за клоном. Может быть, мы что-то прозевали.
— Знаешь, — сказал Ванин, закурив, — я ведь говорил с ним сегодня. Лично я не отличаю.
— Я тоже не отличил бы сходу, — подтвердил Лилин, — но мы с тобой не компьютерный центр. Нужно глядеть в оба. Все мы могли что-то прозевать.
Уходя, Ожегов спросил у Добрякова, когда его отправят домой. Советник ответил, что это произойдёт сразу после того, как вопрос с ганиадданцами будет улажен. Пока что священник ещё может им пригодиться.
Вадиму не слишком нравилось, что ему придётся прозябать здесь ещё сутки, к тому же он был огорчён бесполезностью всех их действий. Они доказали свою правоту настолько убедительно, насколько это вообще может быть в сложившихся условиях, а их доводы просто не были признаны. Сколь удобная позиция для одних, столь же нечестная по отношению к другим. Но, если поставить себя на место ганиадданцев, можно было понять, что она единственно возможная, если они во что бы то ни стало хотят заполучить себе целую цивилизацию поклоняющихся рабов.
