— Правда.
— Как это возможно? Зачем мухе столько глаз?
— Должно быть, природе все под силу.
— Если хотите видеть природу во всей красе, оставайтесь здесь. Подождите минутку. Я должен пойти сказать жене, кто у нас в гостях…»
Помимо ведения таких рубрик, раз в неделю Зингер выполнял в «Форвертсе» обязанности ночного выпускающего редактора, в задачу которого входило вычитывание материалов газеты непосредственно перед выпуском. Эта работа приносила Зингеру все те же 40–50 долларов в неделю, на которые можно было перебиваться с хлеба на квас, но не более того.
Были у Зингера в тот период еще два приработка, о которых он никогда не вспоминал в беседах с журналистами, но о которых хорошо знали в писательской среде.
Первый из них заключался в том, что Зингер писал… короткие порнографические рассказы и тексты для комиксов по заказу нескольких еврейских издателей. Так как речь шла о «непристойной литературе», то вся эта продукция никогда не выставлялась на прилавки еврейских книжных магазинов, а продавалась тайно, особо доверенному кругу покупателей. Разумеется, ее автор оставался безымянным.
Другой источник приработка заключался в том, что Зингер, вспомнив полученные им в детстве и в юности знания, писал статьи и даже книги за известных американских раввинов, зачастую получивших это звание без должного религиозного образования, но страстно желающих закрепить за собой реноме знатоков Торы. Не случайно именно такой работой зарабатывает себе на жизнь Герман Брудер — главный герой романа «Враги. История любви». Лично у автора этих строк есть большое подозрение, что роковая ошибка в именах ангелов, допущенная героем «Врагов» при написании им статьи за известного раввина, вызвавшая такое возмущение последнего, была в свое время допущена самим писателем.
Причем оба эти приработка для Зингера не только не противоречили друг другу, но и воспринимались им как нечто вполне естественное.
Более того — оба они отвечали складу его натуры и доставляли ему определенное творческое удовлетворение. К тому же и источник у них был, по сути дела, один: те же книгоиздатели, которые заказывали Иче-Герцу порнографические рассказы и комиксы, знакомили его и с раввинами, желавшими издать от своего имени брошюру на ту или иную религиозную тему. Наконец, сам Зингер усматривал в этом определенный перст судьбы и знак, подаваемый ему с того света отцом — ведь и Пинхас-Мендель в свое время тоже писал статьи и книги за радзиминского ребе.
Такая работа позволила Зингеру оживить в памяти весь хранившийся в ней пласт религиозных источников, заново перечитать и переосмыслить многие из них, познакомиться с новыми книгами Хефец-Хаима, рава Соловейчика, рава Кука и др. выдающихся еврейских религиозных мыслителей ХХ века. Это, безусловно, значительно расширило его эрудицию и было потом использовано им в последующем творчестве.
В это же самое время Иче-Герц Зингер получил первые письма от Руни — сначала из Стамбула, где она с сыном оказалась после депортации из СССР, а затем из Палестины, куда они, наконец, благополучно прибыли.
В письме из Тель-Авива Руня рассказывала о своем житье-бытье, о том, как вырос и каким смышленым оказался их сын. Кроме того, разумеется, Руня задавала вполне резонный вопрос о том, считает ли он все еще действительным их неформальный брак; намерен ли он воссоединиться с ней в Палестине, а заодно спрашивала, не может ли он как-то помочь ей и сыну, так как они крайне бедствуют.
Вот что написал Зингер в ответ на это первое письмо Рони:
«…Тот факт, что я сумел выучить английский и установить тонкую связь с англоязычной Америкой, мне пока ничего не принес. У Америки, говорящей по-английски, тоже свои проблемы и болезни. Америка же, говорящая на идиш, это — сущий ад, она опускает человека на самое дно жизни, выдавливает из него все соки, и я стараюсь от нее держаться подальше настолько, насколько ты можешь это себе вообразить.
Я снова работаю и чувствую себя человеком, который весьма преуспел в том, чтобы избежать опасности сойти с ума. Но я навсегда распрощался с мечтой жить за счет беллетристики и публикации своих произведений в «Форвертсе».
