— Что тебе, парень? — спросил он.
Мне понравилось, что он назвал меня парнем. Это был знак, что я уже почти взрослый.
— Я хочу вернуть книгу, которую взял брат, — ответил я.
Библиотекарь протянул руку и взял у меня книгу. Затем заглянул внутрь и наморщил лоб.
— Исраэль-Иешуа Зингер — это твой брат?
— Да, мой старший брат, — ответил я.
— Что с ним случилось? Он взял эту книгу больше года назад, а книгу нельзя держать у себя больше месяца. За это время набежал большой штраф, он съел весь оставленный им задаток…
— Брат в армии, — сказал я, и сам пришел в ужас от собственного вранья…
— Где он, на войне?
— Да, на войне.
— И у вас нет от него никаких известий?
— Ни словечка.
Библиотекарь помрачнел.
— Что они от нас хотят, эти фараоны? Почему им так нужны невинные жертвы для устраиваемых ими кровавых войн?
Он говорил как будто с самим собой, а затем снова обратился ко мне:
— Твой брат — очень талантливый молодой человек. Он отлично пишет, да и рисует хорошо. Талант. Талант от рождения! Ну, а ты, как я вижу, конечно же, учишься в бейт-мидраше[18], а?!
— Да, я учусь. Но я хочу знать обо всем, что происходит в мире, — ответил я, чувствуя, как мои губы сами, без меня, произносят эти слова.
— О! И что же ты хочешь знать?
— Физику, географию, философию, все на свете…
— Что значит все на свете? Нет человека, который бы знал все на свете.
— Я хочу знать тайну жизни, — сказал я, и сразу же устыдился собственных слов. — Мне хотелось бы прочитать книгу по философии.
Библиотекарь наклонился.
— Какую книгу? На каком языке?
— На идиш. Но я читаю и на иврите.
— Ты имеешь в виду святой язык?
— Мой брат читал «Ха-Цфира»[19], и я читал ее тоже.
— И твой отец разрешает тебе читать такую еретическую газету?
— Он не видит меня, когда я ее читаю.
Библиотекарь закашлялся.
— У меня есть кое-что о философии на идиш, но мальчик в твоем возрасте должен изучать какую-нибудь профессию, а не философию. Чтение это будет для тебя трудновато, и вдобавок от него не будет никакого проку.
— Я хочу знать, что говорят философы о том, почему в мире так много страданий и как его исправить.
— Философы и сами этого не знают. Ладно, подожди…
Он начал искать между полками и даже залез на лесенку. Когда он слез, в его руках было две книги, и он показал их мне. Одна была на идиш, другая — на иврите.
— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он. — Но если эти книги увидит твой отец, он порвет их.
— Папа их не увидит. Я их хорошо спрячу.
— Клиент нашей библиотеки должен оставить задаток и заплатить за чтение книги за месяц вперед. Но у тебя в кармане, как я вижу, нет ни гроша. Ладно, заплатишь как-нибудь в следующий раз. Береги книгу. Если ты сдашь ее вовремя и в хорошем состоянии, я найду тебе еще кое-что. Когда мальчик хочет узнать тайну жизни, ему надо помочь.
Он улыбнулся и что-то записал на карточке. Я с трудом удержался, чтобы не поцеловать ему руку…»
Книга на идиш, представлявшая краткую историю философии, была прочитана Иче-Герцем в тот же день.
Ничего, кроме разочарования, она ему не принесла. Имена некоторых великих философов, таких, как Аристотель, Демокрит, Платон и др., учения которых излагались в этой книге, были ему уже знакомы по трудам Рамбама и прочих и никакого интереса у него не вызвали. Но, самое главное, ему показалось, что, когда дело доходит до главных вопросов, большинство философов предпочитает просто жонглировать мудреными терминами, а не отвечать на них. Таким образом, книга пополнила его познания в философской терминологии, но не более того. Единственная ее глава, которая действительно произвела на него впечатление, была посвящена философии Спинозы. Сама идея пантеизма была для него не нова — ее выдвигали и каббалисты, и многие еврейские философы, начиная с основателя хасидизма Бааль-Шем-Това. Но мысль Спинозы о том, что Богу нет никакого дела до людей, до их судеб, до человеческой истории, поразила его, так как открыто вступала в противоречие с главными постулатами Торы.
Стоит заметить, что если в начале ХХ века на европейскую интеллигенцию философия Спинозы уже не производила особого впечатления, так как ее умами в тот период уже властно овладевало новое поколение философов, то влияние Спинозы на еврейскую молодежь все еще было огромно — в первую очередь, благодаря его критике Писания, на котором эта молодежь выросла.
