Обозрев все собравшееся общество, Роберт поднял голову и взглянул на короля и королеву прямо. Как, любопытно, они поведут себя теперь?
Никак.
Все те же лица-маски, надменно-благожелательные, равнодушно-милостивые.
Роберт сглотнул.
– Я также хотел бы осведомиться о здравии королевы.
Она повернула голову к мужу, словно прося соизволения на ответ. Тот слегка кивнул.
– Я в добром здравии, благодарю вас, граф, – раздался красивый звучный голос, совсем не похожий на тот, что он помнил.
«Боже мой! Может, это не та женщина? Озрик, это ты? Это с тобой мы валялись на нарах и гнили в темнице? А битву под Самуром помнишь?»
Но это движение души было короче вспышки молнии. Нет, он так не скажет. Столь этикетным поведением его явно ставят на место. Но он будет продолжать.
– А милый моему сердцу племянник? – здесь голос Роберта слегка дрогнул.
Голос Эда был так же бесстрастен.
– Мой соправитель вполне благополучен.
Неужели и так его не пронять? На скулах Роберта выступили алые пятна, словно он только что получил пощечину. Не вставая с колен, он повернулся к королю, устремив на него взгляд своих голубых глаз.
– Дорогой брат… забудем все прошлое… все то, что омрачало его… и вспомним, что мы – одна плоть и кровь, сыновья одних и тех же родителей…
Проклятье! Ведь это же Эд должен был сказать, а не он!
– Если память о нашей былой братской привязанности имеет цену в этом мире, то прошу принять от меня любую службу, которую я буду в состоянии оказать. И если моему брату угодно мое участие в итальянском походе…
На мгновение ему стало не по себе. А вдруг Эд согласится? Роберт вовсе не рвался в Италию. Кроме того, покосившись в сторону, он заметил, как покривилось лицо рябого монаха. Припадочный, что ли?
– Мы не требуем от вас подобной жертвы, граф, – раздался бесстрастный голос. – С нас достаточно той ленной службы, которую вы несете для нас в городе Париже.
Странно устроена душа человеческая: он ждал отказа, он хотел отказа, и все же этот отказ ранил его, как самое беспримерное предательство.
– Что ж, – сдавленно произнес Роберт, – если моему дражайшему брату не угодно, чтобы я сопровождал его, я остаюсь на том месте, которое он мне предназначил. И пусть новые победы, как всегда, сопутствуют мечу Робертинов…
– Мечу Эвдингов, – холодно поправил король.
– …чего я желаю от всего сердца, – с трудом закончил Роберт. Он ощутил, как неописуемо легкой становится голова, точно в преддверии припадка, к горлу подступает тошнота и трясутся руки. В таком состоянии люди готовы на все. Но он подавил в себе этот приступ гнева и отметил, что тот, кажется, остался незамеченным королем и королевой. Либо им было все равно?
Эд отпустил его, добавив несколько ничего не значащих слов. Роберт снова заверил короля в своей всегдашней преданности. И вышел на негнущихся ногах.
Никакого намека на братскую любовь! Что там любовь – на родственную привязанность! У Эда не сердце, а кусок льда. Недаром матушка всегда относилась к нему, как к чужому… Он защищен со всех сторон своим бесчувствием. Что ему род, семья, любовь – от всего он отречется ради своих великих целей, все кинет на костер своего безграничного самолюбия. Такого человека можно только убить. Иначе бороться с ним невозможно. Видит Бог, он предпочел бы другие методы. Но ему не оставлено выбора.
Задумавшись, он медленно направлялся к отведенным ему покоям по нижней наружной галерее дворца. От внутреннего двора ее отделяли лишь отделанные цветным мрамором колонны. Свита, возглавляемая Ксавье, следовала поодаль, так, чтобы не мешать размышлениям графа, но в случае необходимости оказаться рядом.
Выбежавшая из-за колонны молодая девица едва не столкнулась с Робертом, охнула, отскочила, при этом не удержала равновесия и едва не упала. Роберт протянул руку и помог ей удержаться на ногах. Еще не взглянув на ее лицо, он по одежде – на ней было атласное платье персикового цвета – понял, что это не простая прислужница.
– Прошу прощения, ваша светлость, я помешала вам…
– Ты меня знаешь, благородная девица?
– Мы только что виделись – в зале приемов. Я из придворных девиц королевы.
