– Он хоть в своем уме? – спросил Эд. Одного безумного старика на пути его поисков ему уже хватало.
Аббат не ответил, вновь уронив голову на руки и впав в прежнюю тоскливую прострацию.
Эд покинул кухню и, перейдя монастырский двор, подошел к уцелевшему зданию, где располагались жилые кельи. Жерару велел охранять вход.
Внутри царил сумрак, и шаги Эда отдались эхом в гулкой пустоте. Ему это не понравилось, он принудил себя ступать по возможности бесшумно и положил руку на рукоять меча, хотя нападать на него здесь вроде было некому. Заглядывая в одну келью за другой, он убеждался, что они пусты. В кельях было ненамного теплее, чем снаружи, и вряд ли кто из монахов, даже не занятый молитвами или трудами по восстановлению обители, стал бы искать здесь приюта. По мере того, как Эд углублялся внутрь, становилось все темнее. И Эд шел все более осторожно, когда внезапно до него донесся голос, старческий, но ясный, читающий:
– «Душа моя среди львов; я лежу среди дышащих пламенем, среди сынов человеческий, у которых зубы – копья и стрелы, и у которых язык – острый меч».
– Ты – Нигелл? – спросил Эд.
– Да. А ты – дьявол, пришедший за мной? Готово сердце мое, давно готово…
Эд протянул руку на звук голоса, наткнулся на дверь и потянул ее. В келье было еще темнее, чем в коридоре, единственное окошко было прикрыто ставней. Как старик мог читать в такой тьме?
– Я – не дьявол, я – король, – Попривыкнув немного к сумраку, Эд различил худую сутулую фигуру, сидящую на соломенной постели. – А ты – Нигелл из Галлии, что раньше жил в монастыре святого Эриберта и был духовником императрицы Юдифи, вдовы Людовика Благочестивого.
– Кто помнит об этом? Не осталось никого, кто мог бы возвестить тебе.
– Значит, осталось… Ты – тот самый духовник Юдифи?
– Стала царица одесную тебя, вся в золоте Офирском… Не от юноши сражен сей, но Юдифь расслабила его красотою лица своего…
– О какой Юдифи лепечешь ты, старик? Я спрашиваю тебя о Юдифи Баварской, прозванной «черной лисой».
– О, нет… на лису она не была похожа, хоть и черна… как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы…
– Оставь свои молитвы, хоть на миг. Отвечай – тебе было известно, что младший сын императора не умер, и что императрица хранит перстень и печать Каролингов?
– Ты же знаешь сам, хотя я не говорил тебе. А еще твердишь, что ты не дьявол…
– Проклятье! – Эд сорвал ставню с окна, и холодный осенний день ворвался в келью. Теперь он увидел лицо Нигелла. Тому было не меньше восьмидесяти. Он был худ до прозрачности, лыс и, по правде говоря, не нуждался в свете ни днем, ни ночью. Глаза его были открыты, но их затянули белые бельма.
– Нельзя слишком много смотреть на огонь, – сказал Нигелл, и голос его не был голосом безумца. – А я смотрел. И теперь не боюсь адского пламени… Ты, человек, называющий себя королем, спрашиваешь меня об Юдифи? Сорок пять лет никто не называл при мне ее имени. Я думал, что один на свете помню ее. Она жила у святой Колумбы… Жилище ее не было подобно узилищу, ибо она была вдовой императора и матерью короля, но дух деятельный, оторванный от возможности действовать, тяжко страдает и причиняет болезни телу. У нее открылось горловое кровотечение, и она умерла.
– Я спрашивал тебя об ее младшем сыне.
– О Гвидо? Он жив?
– Нет. Но, выходит, был жив тогда?
– Да, но укрыт от двора и знати… Вот как было, человек, вопрошающий меня о давно умерших. Император умер, и оный Гвидо был еще младенцем, когда старшие сыновья императора были уже взрослыми мужами. И они не хотели нового раздела империи, а он был бы неминуем, ибо после смерти самого старшего – Лотаря, остальные принцы – Пипин, Людовик и Карл разделили империю на три удела, и не желали делиться с младшим. К тому же их подстрекала сестра их Аделаида, ненавидевшая мачеху, которая приходилась ей почти ровесницей, и утверждавшая, что при малолетнем короле Юдифь будет править сама и сохранит всю прежнюю власть. Не желая впадать в Каинов грех, братья не убили Гвидо, но лишь объявили о его смерти, самого же отвезли в монастырь святого Вааста, где он должен был расти, не зная ни происхождения своего, ни звания, и впоследствии же принять монашеский сан.