Последние годы Сталина. Эпоха возрождения - страница 175

Что это? Старческий маразм? Или попытка заретушировать пятна на собственной биографии?

Конечно, рассуждая о существе дела, хитрый Никита отмежевывается от участия в событиях. Он пытается выглядеть лишь неосведомленным «свидетелем». Он виляет: «… обвинили «группу Кузнецова в Ленинграде», будто там проявился «русский национализм» и противопоставили себя общесоюзному ЦК. Что-то в этом духе, точно не помню, а документы не видел… Со мной о «ленинградском деле» Сталин никогда не говорил»[53].

Но он уже проговорился. И исследователи обратили внимание, что, хотя Хрущев в своих «воспоминаниях» отмежевывается от «ленинградского процесса», он делает предусмотрительную оговорку: «Не зная подробностей этого дела, допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись»[54].

В. Кожинов обоснованно иронизирует: «Как же так? «Документов не видел», а подпись под ними, «допускаю», поставил?! Или другое противоречие: Сталин переводит Хрущева (по его же признанию) в Москву секретарем ЦК из-за Ленинградского дела, но затем-де не говорит ему об этом деле ни словечка!»

Между тем 1 декабря 1950 года, на момент осуждения «ленинградцев», Хрущев, возглавив «кадровую работу в ЦК», уже 11 месяцев курировал МГБ. Именно он довел дело до завершения. То есть до того часа, когда Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила участников «ленинградского дела» к расстрелу. Все это так, и даже английский историк А. Буллок указывает прямо: «Хрущев… признался, что подписал документ об их казни…»

Таким образом, с конца 1949 года до начала 1953 года именно Хрущев выполнял ту роль в репрессивном аппарате, которую именно с его подачи позже приписывали Берии. В действительности это Хрущев, а не Берия был тем «сверхпалачом», от свирепости которого кумир «детей оттепели» якобы избавил страну. Переложив на Берию ответственность за свои действия, Хрущев не только избежал ответственности, он ловко сумел превратить свою вину в благодеяние. Придурки «оттепели» чуть ли не молились на своего кумира.

То, что в послевоенные годы Берия не занимался органами безопасности, теперь уже очевидно. В определенный период Сталин сориентировал его на атомную промышленность, Маленкова — на ракетостроение. Место наблюдателя за системой безопасности стало вакантным. Заняв должность секретаря ЦК по кадрам и куратора МГБ, Хрущев сосредоточил в своих руках практическую деятельность по расстановке ответственных работников.

Но сошлемся на воспоминания самого Хрущева. Он надиктовал на магнитофонную ленту: «У меня сложилось впечатление, что Сталин, вызывая меня в Москву, хотел как-то повлиять на расстановку сил в столице и принизить роль Берии и Маленкова».

Так это было или нет, сегодня, пожалуй, даже не важно, но, так или иначе, в начале 1950 года Хрущев оказался в той «четверке», которая составила дееспособное ядро Политбюро.

Правда, «бесноватый Никита» внешне как бы находился в тени, но реально именно он стал «серым кардиналом» репрессий. Свое реальное руководство партаппаратом и карательной системой Хрущев использовал в полной мере. Это кураторство проявилось, в частности, в том, что уже вскоре после перевода в Москву, в феврале 1950 года, именно Хрущев был назначен председателем комиссии по расследованию положения дел на автомобильном заводе имени Сталина.

В результате проверки и подготовленной Хрущевым итоговой записки на ЗИСе разоблачили «заговорщицкую организацию американских шпионов» и 18 марта арестовали «помощника директора завода еврея Эйдинова и десятки других работников». В ноябре этого же года группе «американских сионистов» были вынесены «самые суровые» приговоры.

Некоторых расстреляли, но эта история из биографии Хрущева не вызвала проклятий со стороны «творческой интеллигенции». Почему? Примечательно и то, что просто «секретарем» ЦК «бесноватый Никита» оставался до ликвидации Берии, и лишь в сентябре 1953 года его фактическое положение обозначилось открыто — он стал называться 1-м секретарем.

Участников «ленинградского дела» судили накануне процесса над «зисовцами». Но напомним читателю: в историографии до сих пор нет никакой внятной информации и по этому процессу. Все, что опубликовано за многие десятилетия в литературе, — лишь пара-другая обрывочных фраз, вырванных из неизвестно какого текста.