— Нет, по-моему, тоже неверно было бы сказать, что французы изображены у Эренбурга лучше русских. — Потом, помолчав, он задумчиво добавил: — Может быть, Эренбург лучше знает Францию? Это может быть. У него есть, конечно, недостатки. Он пишет неровно, иногда торопится, но «Буря» — большая вещь.
А люди, что ж, люди у него показаны средние. Есть писатели, которые не описывают больших людей — больше средних, рядовых. — Выдержав еще одну паузу, Сталин добавил: — У него в романе хорошо показано, как люди с недостатками, люди мелкие, порой даже дурные люди в ходе войны нашли себя, изменились, стали другими. И хорошо, что это показано.
Еще больше расхождений во мнениях вызвало обсуждение романа В. Пановой «Кружилиха». Объясняя причины, по которым на заседании Комитета по Сталинским премиям этот роман был отвергнут, Фадеев назвал присущий автору объективизм в изображении действующих лиц.
— Что это — плохо? — спросил Сталин у Фадеева. — Объективистский подход?
Фадеев подтвердил, что, по его мнению, это — безусловно плохо.
— А скажите, — спросил Сталин, — вот «Городок Окуров» как вы оцениваете?
Фадеев сказал, что в «Городке Окурове» за всем происходящим стоит Горький, с его субъективными взглядами. И, в общем-то, ясно, кому он отдает предпочтение и кому — свои антипатии…
— Но, — добавил Фадеев, — мне лично кажется, что в этой вещи слишком многое изображено слишком черными красками, и авторская тенденция Горького, его субъективный взгляд не везде достаточно прощупываются.
— Ну а в «Деле Артамоновых» как? На чьей стороне там Горький? Вам ясно?
Фадеев сказал, что ему ясно, на чьей стороне там Горький.
Сталин немного развел в стороны руки и, усмехнувшись, полувопросил, обращаясь ко всем и ни к кому в особенности:
— Ясно? — и сделал руками неопределенно насмешливый жест, обозначавший: «А мне, например, не так уж ясно, на чьей стороне Горький в «Деле Артамоновых».
Продолжая обсуждение «Кружилихи», кто-то стал критиковать Панову за то, как она изобразила предзавкома Уздечкина. Жданов подал реплику, что Уздечкин — один из тех, в ком особенно явен разлад между бытием и сознанием.
— Один из многих, один из многих, — согласился Сталин. — Вот все критикуют Панову за то, что у людей в ее романе нет единства между личным и общественным, критикуют этот конфликт. А разве это так просто в жизни решается, так просто сочетается? Бывает, что и не сочетается, — И, как бы ставя точку в спорах о «Кружилихе», завершил: — Люди у нее показаны правдиво».
Человек, предельно загруженный государственными делами, Вождь нуждался в книгах как в возможности смены умственной деятельности, можно сказать, — особого рода отдыхе. Но была и еще одна необходимость в чтении. Как это бывает всегда, люди высокого общественного ранга ограничены в обычном человеческом общении, и литература помогает им восполнить такую практику.
Впрочем, уже сама государственная деятельность Сталина предопределяла его интерес к обычной жизни обычного человека. Существует множество свидетельств, обнаруживающих поразительную осведомленность и прекрасную ориентацию Сталина в море книг разных эпох, от трудов философов до поделок ремесленников.
Симонов пишет, что Вождь имел обыкновение брать с собой на заседания «небольшую пачку книг и журналов. Она лежала слева от него под рукой, что там было, оставалось неизвестным до поры до времени, но пачка эта не только внушала присутствующим интерес, но и вызывала известную тревогу — что там могло быть. А были там вышедшие книгами и напечатанные в журналах литературные произведения, не входившие ни в какие списки, представленные на премию Комитетом».
Одна из задач литературы — объяснять поведение людей, испытывая их «предостерегающей требовательностью», и, конечно, у Сталина были свои критерии в отношении норм нравственности. Они резко контрастировали с манерами начальственно-барской вседозволенности военных, позволивших себе «трофейное мародерство».
Генерал-лейтенант Власик вспоминал: «Однажды, во время отдыха на юге, Сталин заехал в порт. Доехав до причала, мы вышли из машины. В порту разгружался теплоход «Ворошилов»…Когда мы возвращались к машинам, в порту уже собралась большая толпа. Всем хотелось посмотреть на Вождя… Подойдя к машинам, Сталин тепло ответил на приветствия и, открыв дверцу, пригласил ребят, которые сбежались, прокатиться с нами… Сталину захотелось доставить детям какое-нибудь удовольствие, чем-нибудь их угостить.
