Однажды женщина не стерпела и окликнула мальчика:
— И не стыдно тебе, что сестра таскает твою сумку? Такой большой парень!
Дети ничего не ответили и после минутного замешательства пошли своим путем. Девочка по-прежнему несла обе сумки, а мальчик плелся за ней с пустыми руками.
Женщина смотрела им вслед. Она увидела, как Мезиан сказал что-то мальчику, и тот взял у сестры ранец и понес его сам. Он явно не понимал, зачем это нужно, но все же понес его.
Понимаешь, надо представить себе, что происходит в голове такого парня — я имею в виду Мезиана… Ведь он и раньше видел, как девочка несет оба ранца, и не обращал на это внимания. Но вот он заметил неодобрительный взгляд. Потом кто-то из французов сделал замечание, и мальчик задумывается о том, как следует себя вести. Он уже ощущает какую-то ответственность за других, ты согласен? Ведь такого мальчика, как Мезиан, сами условия вынуждают развиваться быстрее, чем наши дети. Он один в семье грамотный, он сам расписывается в своем дневнике, сам пишет от имени отца записку учителю, когда не может прийти в школу… Ведь у них отец в доме хозяин в гораздо большей степени, чем в наших семьях, и все же мало-помалу это меняется, видишь? Ну, а кроме того, когда отец работает, парень подолгу остается один то днем, то ночью. Иногда утром они с отцом подходят к школе за час до начала занятий, потому что отцу надо быть на заводе в шесть утра. И поскольку зимой нельзя держать ребят на улице, школа открыта спозаранку, точно церковь… Да и все остальное влияет на них — аресты, ночные и дневные обыски. Рамдан, вероятно, в стороне от всего этого, он просто добродушный отец семейства, и тем не менее и его дети все знают и боятся так же, как взрослые… Им приходится все переживать вместе со взрослыми. Пожалуй, за всю мою жизнь у меня не было лучшего ученика, чем Мезиан, понимаешь? И когда я пытаюсь представить себе, каким он будет через два-три года, я вижу в этом мальчике будущего вожака…
…Шарлемань вспоминает, что при этих словах он поморщился. Лучший ученик… Выходит, лучше, чем был его сын Робер.
— Это очень хорошо, — говорит Саид, — потому что там он хоть подкормится! Такой способный мальчишка!
В эту минуту Шарлемань разглядел то, за что он, входя, зацепился фуражкой, и понял, почему он должен был нагнуть голову, словно задел паутину. Он услышал слабый вибрирующий звук и увидел натянутую наискось под сводчатым потолком свернутую спиралью антенну. Он скользнул взглядом от антенны по проводу, который спускался с потолка по стене к новенькому приемнику на этажерке. Рядом с ним отвертка, кусок тонкой медной спирали… Куда ни глянь, всюду провода: один идет от антенны, другой от приемника к патрону-жулику; с потолка свисает еще один патрон, прикрытый эмалированным абажуром. Патрон пуст, лампы в нем нет, как странно… Еще один провод идет вдоль потолка, кое-где замотанный старой изоляционной лентой, и уходит в дыру под крышей…
— У вас ведь нет электричества? — спрашивает Шарлемань.
— Нет, — усмехается Саид, — но мы как-нибудь устроимся через предместье.
Шарлемань прикусывает язык. Известно ли им, что это запрещено?.. Но ведь им так много запрещено… Ему не хочется быть заодно с теми, кто запрещает… И Шарлемань миролюбиво смеется вместе с Саидом.
— Знаешь, в Холостяцком тоже один счетчик на все бараки. Как-то они устраиваются.
— Вот именно, — отвечает Саид.
Словно угадывая мысли Шарлеманя, он добавляет:
— Сам видишь, закон всегда обходит нас… Вот получается, что и нам приходится его обходить.
Фургон прежде уже служил кому-то жильем, это заметно по многим признакам.
— Значит, проводка пока бездействует?
В общем, не так уж много здесь проводов. Они просто бросаются в глаза, потому что натянуты без изоляции прямо по стенам… и этот пустой патрон…
— Да, — отвечает Саид, — пока все это еще мертвое.
Его глаза следуют за взглядом Шарлеманя. И странно — гудрон на стенах кажется вдруг еще чернее. Терпеливое ожидание света, безмолвный приемник… Внезапно Шарлеманя охватывает ощущение, будто все это происходит где-то очень далеко или было очень давно…
