Сбежался народ. Кто с тревогой, кто и с осуждением глядит на лежащего человека. Вот кто-то даже наклонился и теребит его за грудь. Петр отдергивает руку.
— Оставь его в покое. Не видишь — устал.
— Устал? Если в девятнадцать лет нет силы, то ее и не будет. Разве это летчик?
— Прекратите разговоры! — обрывает говоруна Василяка.
И все поняли — именно устал! Устали мозг, нервы, мышцы. Впечатлительный по натуре Рудько сегодня все отдал необычайно трудному бою. И вышел из него победителем. В воздухе его воля и силы были напряжены до предела. На земле же после удачной посадки на поврежденной в бою машине радость забрала последние силы.
— Где врач? Почему нет врача?! — раздались голоса.
Но врача не потребовалось. Летчик открыл глаза и, поднявшись на ноги, взял себя в руки, словно извиняясь, пояснил:
— Вот прилег на секундочку, вздремнул…
По голосу и выражению лица можно было догадаться — он на один закал стал крепче. Однако ничем не защищенное самолюбие человека сейчас легко ранить состраданием, даже дружеской иронией, любым неосторожным, хотя бы и правдивым, словом. Поэтому майор Василяка и поспешил ему подать руку:
— Поздравляю с первой личной победой!
По пути на ужин летчики заглянули в Дом офицеров. В большом просторном фойе танцы в полном разгаре. У стен диваны н мягкие стулья. Ослепительно сияют люстры и канделябры, подключенные к передвижной электростанции. Обстановка напоминает довоенную. Да н сам дом допоенной постройки. Здания крупного авиационного гарнизона Скоморохи фашисты, отступая, не успели разрушить.
Крутятся парами почти одни девчата. Большинство — местные и несколько из батальона аэродромного обслуживания — БАО. Из полка — никого. Все техники остались на аэродроме готовить самолеты к завтрашнему дню. Летчики же во время боевой работы не ахти какие любители танцев.
Безразличное созерцание Лазарева перебила маленькая, хрупкая блондинка в белом платье. Она точно выросла перед ним и протянула руки:
— Разрешите?
Сергей растерянно посмотрел на друзей, потом сверху вниз на девушку. Секунду он молча разглядывал ее. Улыбнулся:
— С такой малюткой?
Видимо, этим он задел самое больное место в душе дивчины. Ее глаза точно выстрелили в Сергея укором. И все же она взяла себя в руки и примирительно-ласково сказала:
— Зачем же так? Вы, конечно, богатырь, герой. О вас даже газеты пишут…
Сергей конфузливо развел руками и, покраснев, галантно извинился:
— Пардон, мадемуазель.
Получилось это довольно забавно, а главное — неожиданно. Девушка рассмеялась, и Лазарев, исправляя свою оплошность, взял се за талию и лихо закружил в вальсе,
Воронин с Марковым, еще немного постояв, ушли на ужин без Сергея. В общежитии, не дождавшись его, уснули. Разбудил их резкий стук в дверь.
— Тревога!
Летчики быстро поднялись, включили свет. Сергея все еще не было. На улице свирепствовал ураган, вызывая безотчетное беспокойство.
— Может, пас подняли па поиски Лазарева? — предположил Марков. — В такую погоду недолго сбиться с пути.
Пробираются во тьме через снежные сугробы па аэродром. По дороге к группе присоединился и Лазарев.
— Где же это ты, братец, разгуливаешь! — корит его Марков. — Мы здесь чего только не передумали!
— После танцев немного задержался, — оправдывался он и, видимо, не желая дальнейшего уточнения своей «задержки», спросил: — Зачем это мы понадобились ночью, да еще в такую погодушку?
— Пока неизвестно. Придем — узнаем, — проворчал Марков, поворачиваясь боком к ветру.
— Наверно, немцы под вой метели пытаются вырваться из котла и теперь прут прямо па пас? — высказал предположение Хохлов.
Лазарев не без тревоги упрекнул:
— Ты, видно, еще не проснулся. Бредишь, как во сне.
Ночь, пурга, подъем по тревоге — все это волновало летчиков, не привыкших к неопределенности, и вызывало всевозможные толки. Вид аэродрома только усилил тревогу. На всех самолетных стоянках в темноте, точно светлячки, таинственно мерцали огоньки. Техники прибыли раньше и, подсвечивая лампочками от аккумуляторов, готовили машины к полетам. Многие моторы уже работали. Гул нарастал, усиливался, а когда пилоты подошли к командному пункту, все кругом — воздух, ночь, земля — содрогалось от рева десятков моторов. Вихрился снег, будто на аэродром обрушился смерч. Ни говорить, ни идти.
