Додонов отомкнул на омшанике пудовый замок, распахнул перед директором дверь.
- Погляди и тут, Тарас Константинович.
Внутри хорошо пахло медом, воском, сухими березовыми вениками - они были подвешены под потолком на стропилах; смутно темнели тяжелые кадки и центрифуга.
- Взяли мы с Клавдией на круг по девяносто килограммов с колоды, остановившись посредине, не просто говорил, а докладывал Додонов; теперь в его голосе звучали деловитость, гордость, и ничего больше. - Вот и считай: не хуже, чем у вас в садах, обошлось. И зима спокойной будет: запасом проживут, без подкормки. Редкий год такой.
- Спасибо, Илья Ильич. Знаю, что у тебя тут всегда - как надо. Потому и заезжаю редко.
Тарас Константинович поблагодарил искренне, даже горячо, лишь самую малость покривив душой в последней фразе.
- И тебе, директор, за приятное слово - тоже спасибо.
Додонов ответил также от души, Тарас Константинович безошибочно почувствовал это и повеселел. Ни о чем мужик не догадывается, не подозревает, сам он просто придумывает все, и вообще - плюнуть да забыть эту давнюю глупость надо!..
- А ведь не худо, Илья Ильич, под расчет огребешь, а?
- Похоже, - довольно ухмыльнулся Додонов. - Завтра, скажи, пускай за останным приезжают. Тебе меду-то самому надо?
- Куда мне его - в зубы заходит.
- Смотри, - пожалел Додонов, - а то у меня черепушка майского есть еще, про запас держу. Слеза, а не мед.
На обратном пути он выломал рамку - на пасеках это всегда почему-то считается первым угощением, хотя вроде бы приятней лакомиться медом чистым, откачанным, а не таким, в сотах; отойдя на почтительное расстояние, директор боязливо посматривал, как дюжий простоволосый пасечник колдует над раскрытым ульем, бестрепетно обирает с рамки копошащихся пчел. А ведь здоровый еще мужчина - могутной, как говорят в селе!
- Аида теперь в избу. Все одно конь твой не прискакал еще. - Додонов нес тяжелую коричнево-желтую рамку в вытянутой руке, придерживая ее другой, растопыренной, снизу. - Вишь, соты какие полные? Как у запасливого охотника патронташ.
Тарас Константинович покорно шел следом за ним, опять заскучав.
- Клавдия.
Хозяйка тотчас же появилась на крыльце, гостеприимно распахнула дверь. Была она, как и муж, статная, с разлетевшимися черными бровями на полном, все еще приятном лице - словно сюда, на пасеку, годы заглядывали пореже, чем в другие места. Был только один короткий миг, когда горячие карпе глаза ее глянули на Тараса Константиновича с ласковым укором и тут же ушли долу - вместе с уважительным поклоном.
- Милости просим, - певуче и радушно пригласила она. - А у меня уж и чай на столе!
В просторной прихожей, с выгороженной беленой фанерой кухонькой, было чисто, по прохладным крашеным полам, от порога и дальше, в горницу, бежали домотканые дорожки; хорошо, полузабытыми запахами детства, пахли раскиданные на подоконнике пучки сухих трав.
На широком, у окна, столе, кроме парующего самовара, выставлены еще были соленые огурцы, помидоры, сковорода с яичницей. В противоположном углу, как и прежде, стояла деревянная кровать с мятой будничной подушкой, - налетев на нее взглядом, Тарас Константинович стесненно крякнул, поспешно отвернулся.
- Подсаживайся ближе, Тарас Константинович, чего ж ты? - Додонов нарезал вязко текущие под ножом соты на куски, коротко взглянул на жену та мгновенно и непонятно откуда выхватила и поставила бутылку водки.
- Ну, все, - оглядев стол, удовлетворенно сказала она, присаживаясь. Чем богаты, тем и рады.
- А это с чего же? - от смущения грубовато спросил Тарас Константинович.
- Как с чего? - Додонов сорвал с бутылки жестяную нашлепку, наполнил до краев граненые вместительные стаканчики. - Нас с ней - с кончином, дай бог, говорю, год был. Тебя - с приездом, гость ты у нас редкий.
Тарас Константинович оказался в затруднительном положении: нельзя было пить, еще больше нельзя было не выпить; не зная, на что отважиться, он нерешительно держал стопку на весу.
- Ты чего ж, Тарас Константиныч? - певуче и странно, с каким-то вызовом, спросила хозяйка, полные щеки ее вспыхнули. - Давай уж до дна, полюбовничек мой недолгий!..
