Только ненаблюдательные либо равнодушные к природе люди считают, что цветут сады одинаково белым цветом: у одних он действительно снеговой белизны, у других с кремовым отливом, у третьих - с розоватым, у четвертых, наконец, - с легкой прозеленью. Вот уж чем, воистину, надо украшать землю! Чтоб сады были всюду, чтобы, выходя из подъезда, человек попадал в сад, шел на работу улицей-садом, чтобы садами были заводские дворы, и тогда люди неизбежно станут лучше и добрее.
Выросший в садах человек никогда не воткнет другому нож в спину!
Притомившись, Тарас Константинович сошел с дороги, не обращая внимания, что в туфли попадают влажные комки земли, остановился под белым шатром. Копошились в упругих парчовых завитках оранжево-золотые пчелы, осыпались на плечи лепестки, сладковатый яблоневый холодок щекотал ноздри. И точно так же - спокойно, прохладно и тихо - было на душе и у Тараса Константиновича.
2
Петр сидел на своем шоферском месте, читал газету, поводя по странице длинным носом, точно вынюхивая в ней что-то, и включил мотор, едва директор устроился рядом. Тарас Константинович ценил деловитость и аккуратность превыше всех других качеств - с этого, по его понятиям, начинался человек, все остальное в нем было вторичное.
"Газик" скатился под гору, проворно виляя между деревьями, побежал по полевой дороге вдоль Суры, то исчезающей за густым лозняком, то снова сине вспыхивающей.
- Ну, чего нового, товарищ заместитель?
- Да ничего. - Петр легонько пожал широкими плечами.
При худобе и поджарости все в нем было велико и крупно: голова, прикрытая рыжим беретом, отвислый нос, плоско прижатые хрящеватые уши, жилистые руки, спокойно лежащие на руле; Тарас Константинович удивлялся, как этот долгорукий и длинноногий так ловко умещается на своем, в общем-то тесноватом, шоферском месте; во всяком случае Тарасу Константиновичу не раз казалось, что зеленый ровно натянутый брезент на "газике" слева чуть продавлен - головой Петра.
- Вчера, как вы обедали, один тут наниматься приходил, - вспомнил Петр. - Слесарь он. Ну, я его в Софьино, к Гладышеву направил.
- Это почему же? Нам и в гараж слесарь нужен.
- Знаю. А ему квартира требуется. У Гладышева-то с этим попроще деревня. - Петр выжал тормоз, мягко перевалил колдобину. - Все одно совхоз.
- Верно, - одобрил Тарас Константинович и с интересом посмотрел на шофера. - А что, Петр, может, и вправду пойдешь ко мне замом? Сейчас ты вроде внештатный, а мы тебя в штат. А?
Зеленоватые и большие, как все в нем, глаза шофера глянули на директора умно и хитро.
- Нет, не пойду. Хоть бы и упрашивали.
- Это почему же?
- Воли себя лишать не хочу.
- Какой воли?
- Самой обыкновенной. - Жилистые, открытые по локоть руки Петра лежали на баранке свободно, без напряжения, хотя дорога пошла хуже. - Над вами сверху сколько? - ну-ка посчитайте. Трест, райком, обком. Да еще на своем партсобрании прочесать могут - дай бог! А надо мной кто? Один вы. Так с меня много не возьмешь. И не за что... Машина у меня всегда в порядке. Теперь и вовсе - новая, года два в нее и не заглядывай.
- Хитер!
- Куда уж там хитер! Что на уме, то и на языке.
Хитер-то не я - другой. Вот он уж действительно хитер.
И рады бы от него избавиться, да не можете. Тут, сказываю, и над вами власть есть.
- Это ты о ком? - нахмурился Тарас Константинович.
- Сами знаете. - Петр тоже перестал пошучивать, - О том, к кому едем: Игонькин.
- Тут не так просто, как ты думаешь.
- Куда уж там - сложность.
- Да, сложность! - рассердился Тарас Константинович. - Сложность, пойми ты, в том, что разлюбезный твой этот Игонькин ничего не сделал хорошего, но и плохого ничего не сделал. Пьяным не валялся. С бабами не замечен. Лодырь он просто - вот кто. А как, я тебя спрашиваю, под приказ это подведешь? Эх, если б только на чем проштрафился!..
Со стороны это, вероятно, показалось бы нелепым - директор прямо-таки мечтал, чтобы его работник провинился; Петр не улыбнулся, продолговатое лицо его, коегде изрезанное уже морщинами, было сосредоточенным - такой прямой разговор потянула вдруг за собой незамысловатая шутка директора.
