- Кто разрешил? - вскипел он.
- Я разрешил, - сказал вызванный через секретаршу Забнев.
- Что ему там понадобилось? - раздраженно, но чуть тише спросил Тарас Константинович. - Приспичило, называется!
- Надо.
Для порядку, задетый вдобавок спокойствием главного агронома, Тарас Константинович побурчал еще и утих окончательно. Шуметь за глаза, к тому же на парторга, - не особенно тоже, да и по совести если говорить, - за все лето мужик ни одним выходным не пользовался.
Вечером того же дня, когда Тарас Константинович был уже дома, ему позвонили из области.
- Тарас Константинович, дорогой, - выговаривал в трубку секретарь обкома, старый знакомый, - это что же получается? Играем в ущемленное самолюбие? Объявляют человеку за то, что он по-хозяйски действует, выговор, а он молчит? Кукиш в кармане носит? Твой парторг тут на меня навалился, а я знать ничего не знаю.
Похмыкивая, Тарас Константинович начал оправдываться, секретарь обкома выслушал, довольно сказал:
- Все ясно! Приказ мы посоветовали пересмотреть, а твоему Семен Семеновичу нахлобучку дали. - И засмеялся, вспоминая свою давнюю оплошку: - Ну, как там наш садик?..
Контора давно опустела, Тарас Константинович подвигал, проверяя, ящики стола, вышел на улицу и в нерешительности остановился. Такие дни иногда выпадают на стыке лета и осени. Все привычно крутится; привычно крутишься со всеми и сам, и вдруг словно какой-то зубчик безостановочно вращающейся шестеренки промахивает вхолостую, и ты обнаруживаешь с удивлением, что сегодня делать-то, собственно говоря, больше нечего.
Солнце висело еще довольно высоко; у магазина толпились мужички, соображая перед ужином; прошла с коромыслом, сплескивая с полных ведер, дородная счетоводиха, - Тарас Константинович смотрел на все сосредоточенно и чуть недоуменно, словно стараясь что-то вспомнить. Нет, и не забыл вроде ничего...
Навстречу попался комбайнер Василий Морозов, сын москвички, широкоплечий, с крупным, несколько вытянутым, как у матери, лицом и, кажется, чуть навеселе,
- Тоже гуляешь, Василий Петрович? - Тарас Константинович с удовольствием остановился, протягивая руку.
- Утром последний гектар добил. Завтра уж к соседям переберусь. - От загорелого до черноты лица Морозова веяло добротой, покоем, сахарно блестели крупные зубы. - А нынче Галинку навестили. Да вот подмога понадобилась - не хватило чуток.
- Как там Анна Павловна?
- Работает, - словно сам же и удивляясь тому, что говорит, засмеялся Морозов.. - Пускай уж до нового года, А там хватит. И слушать не стану - к себе заберу.
- Ну что ж, правильно, - одобрил Тарас Константинович. - А отец как, пишет?
- Пишет. - По добродушному лицу комбайнера пробежала тень. - Я ведь у него в феврале был. Как в Москву ездил. Меду отвез, валенки - жалуется, ноги стынуть начали. Не сладко ему: та еще молодая, а он согнулся. Пошел меня провожать - заплакал. Что, говорю, батя, - худо? Приезжай - не попрекнем, примем.
Рукой только махнул...
- А мать ничего... - Тарас Константинович поискал слово, - не обижается?
- Сколько помню, всегда внушала: он вам все одно - отец. - Морозов тепло, с какой-то мальчишеской гордостью похвалил: - Мать - это человек!
- Привет ей передавай.
- Спасибо, обязательно. - Комбайнер начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, но директор не замечал.
- А как без Игонькина?
- Ну - как? Он у нас - восседал. Работал-то Шарапов.
- Правильно, значит, сделали?
- Еще бы не правильно. - Морозов наконец взмолился: - Побегу, Тарас Константинович, - ждут ведь.
- фу ты, а я и забыл совсем! Беги, беги.
Увольнение Игонькина прошло, против ожидания, довольно тихо: чувствуя, что нашкодил, не особо артачился и он сам, не последовало резких звонков и из района.
Оттуда, попросили или велели, это как считать, - только одно: написать в трудовой книжке спасительное "по собственному желанию". Вчера Забнев видел его в районе:
Игонькин уже возглавляет вновь созданный комбинат бытового обслуживания - у него опять все в ажуре...
Дойдя до садов, Тарас Константинович взял вправо - туда, где во всем своем великолепии достаивали последнюю неделю-полторы зимние сорта. Матово, словно покрытая воском, желтела в листве антоновка, краснел, с непривычным фиолетовым отливом, кальвиль, тяжело висел на ветках зеленый, с розовыми полосочками, синап зимний.
