— И что до этой сингулярности существовало?
— До сингулярности не существовало ничего. Ни пространства, ни времени, ни материи, ни энергии.
— Так, давай-ка уточним. Эта самая сингулярность, создавшая весь мир, появилась из ничего? Просто появилась, да? Пуф! Господи, это самая глупая вещь, до которой только могли додуматься умники.
— Может, именно Бог был недостающей частью уравнения, мы не знаем. Но знаем, что наш мир все еще находится внутри расширяющейся сингулярности. До Большого Взрыва он не существовал. Чем бы ни было самое-самое начало, оно представляется невероятно маленьким, меньше атома, и очень горячим. И оно не взорвалось, оно, скорее, начало расширяться во всех направлениях со скоростью света.
Большой Взрыв создал материю и антиматерию в равных количествах. Через несколько секунд после появления эти материалы столкнулись и уничтожили друг друга, высвобождая чистую энергию. К счастью для нас, большая часть антиматерии либо разложилась, либо была уничтожена, а материи осталось достаточно для того, чтобы зародился известный нам мир. Вселенная расширялась и остывала, кварки собирались вместе, формировали протоны и нейтроны. Группы ядер гелия сформировались за сотни секунд, но понадобилось 100 000 лет, чтобы появились первые атомы. Миллиарды лет потребовались, чтобы возникшие гелий и водород собрались и сформировали звезды, и все это время вселенная продолжала остывать и расширяться. Эдвин Хаббл в 1929 году обнаружил этот феномен, и его наблюдения, среди всего прочего, подтвердили, что расширение продолжается благодаря концентрированной сверхгорячей сингулярности.
— Если вы так много знаете, зачем тогда строить эти чертовы коллайдеры?
— Потому что в загадке возникновения мира есть недостающие детали, которые можно обнаружить только в субатомных частицах, созданных в миллионные доли секунды после Большого Взрыва. Исаак Ньютон опередил время, когда ступил на новое поле физики элементарных частиц, которую некоторые называли «запретным знанием». Два века прошло, и Эрнест Резерфорд обнаружил, что атомы в основном состоят из пустоты, а их масса заключена в ядре, вокруг которого вращаются электроны. Позже физики открыли протоны и нейтроны. Этого было недостаточно, так что они начали исследовать меньшие структуры и открыли существование кварков. А тем временем общая теория относительности, придуманная Эйнштейном, ввела понятие пространства-времени и того, что масса влияет на пространство-время. Все это привело к тому, что теория существования стала более точной и свелась к десяти измерениям.
— Но вам и этого было мало, ага?
— Дело не в том, было ли этого мало, Митчелл, просто физики-теоретики предпочитают, чтобы все сходилось без погрешностей. Большой Взрыв создал десять измерений, но мы незнаем, почему. Мы ставим под вопрос нашу базовую модель элементов физической вселенной, поскольку модель хаотична и кажется неполной — пятьдесят семь элементарных частиц, из них шестнадцать участвуют в фундаментальных воздействиях, не считая антиматерии и нейтрино, которые, пока мы тут сидим, каждую секунду триллионами пролетают через наши тела. Все это слишком сложно. Физики хотят понять простые, основные правила взаимодействия частиц.
— И вы, умники, начали сталкивать атомы.
— Это был единственный способ проверить теории квантовой физики. Когда я сказал, что некоторые части загадки нам неизвестны, я имел в виду семнадцатую частицу фундаментального воздействия, бозон Хиггса. Физик Петер Хиггс предположил, что пространство космоса не обязательно пусто. Оно заполнено невидимым полем, действующим, как космическое болото, и это поле дает массу частицам, у которых ее быть не должно. Это космическое болото состоит из бозонов Хиггса, Святого Грааля для ядерных физиков. Некоторые называют бозон частицей Бога. Адронные коллайдеры были построены, чтобы ее обнаружить.
— Забавно, что поиск частицы Бога запросто может уничтожить все, что Бог создал.
— Мы хотели познать мир. Что в том плохого?
— Знание — сила, док. А вот мудрость заключается в том, чтобы вовремя остановиться. — Куртц посмотрел в окно, лимузин как раз поворачивал на шоссе Шредингер, направляясь к частному поселку. — Когда ты был тут в последний раз?
