Сначала он связал руки Олега за спиной, потом обмотал грудь и ноги. Верёвки туго впивались в тело, но Олег терпел, он знал, что в припадке человек становится сильным, как медведь. Если пожалеешь сейчас, потом всем будет хуже.
Застонал Томас. Его взлохмаченная пегая голова высунулась из-под палатки, он жмурился, не в силах сообразить, где он. Глаза Томаса налились кровью, лицо было красным, распаренным. Наконец он разглядел Дика, который связывал Олега. Олег смущённо улыбался — неприятно доставлять людям такие беспокойства. Старый как-то рассказывал, что в Средние века эпилептичек и других ненормальных женщин называли ведьмами и даже сжигали на кострах.
— Блоха, — понял Томас, — всюду блохи… всюду твари…
— Вы ещё поспите, — сказал Олег. — Я не скоро в себя приду, вы же знаете. Отдыхайте!
— Холодно, — произнёс Томас, — нельзя спать, мне скоро выходить на вахту, опять барахлит компьютер, в него залезла блоха.
— И зачем только мы пошли, — сказал Дик. — Нельзя было такую компанию в горы пускать.
— Больше некому идти, — отозвалась Марьяна. — Ты же понимаешь.
Холод постепенно распространялся по всему телу, но то был не обычный холод, а свербящий, тянущий жилы, как будто множество маленьких льдинок суетилось, толкалось в груди, в ногах… Голова Томаса начала увеличиваться…
— Ну вот, вроде замотал я тебя сносно. Не тянет?
— Тянет. — Олег постарался улыбнуться, но скулы уже свело судорогой.
— Слушай… — Дик обернулся. — А где коза?
— Коза? Ночью я её слышала.
— Где коза, я спрашиваю? — Голос Дика поднялся, стал мальчишеским, высоким от злости. — Ты её привязала?
— Я её привязывала, — оправдывалась Марьяна, — но она, наверное, развязалась.
— Где коза, я спрашиваю?
Видно, раздражение, копившееся в Дике, должно было найти выход — коза стала символом всех неудач.
— Не сердись, Дикушка, — сказала Марьяна. Она старалась укутать Олега одеялами. — Коза, наверное, ищет, чего поесть.
— Здесь ей нечего искать. Почему ты её не привязала?
Дик вытащил из-под полога свой арбалет, сунул за пояс нож. — Ты куда? — спросила Марьяна, хотя отлично знала куда. Дик внимательно осмотрел снег вокруг, ища следы.
— Она вернётся.
— Она вернётся, — повторил Дик, — только в виде мёртвой туши. Хватит. Я не хочу помирать с голоду из-за твоих глупостей.
Дик рос и рос, скоро он достанет головой до неба, но он может расшибиться об облака, ведь облака стеклянные, твёрдые… Олег сильно зажмурился и снова открыл глаза, чтобы изгнать видение. Томас сидел на одеяле и раскачивался, словно беззвучно пел.
— Марьяшка, согрей кипятку… — Олегу показалось, что голос его звучит твёрдо и громко, на самом деле он шептал почти беззвучно. — Для Томаса. Ему плохо.
Марьяна поняла.
— Сейчас, Олежка, конечно.
Но она не отрывала глаз от Дика.
— Я так и думал, — сказал Дик. — Она пошла обратно. Вниз. За ночь она могла пройти километров двадцать.
— Дик, останься здесь, — произнёс вдруг Томас внятно и громко. — Марьяшка сама найдёт козу. Ты же её убьешь.
— Можешь не сомневаться, — заверил Дик. — Хватит глупостей.
— Я найду её. — Марьяна забыла о кипятке. — Тебе, Дик, нельзя сейчас уходить. Томас болен, а за Олегом надо следить.
— Ничего с ними не случится.
Дик запустил пальцы в густую тёмную гриву волос, рванул их, мотнул головой и, не оборачиваясь, быстро и легко пошёл по следам козы вниз, откуда они пришли вчера.
— Я хотел, чтобы ты пошла, — вздохнул Томас, — ты бы привела её. А он её убьёт.
Олег, хоть мир вокруг него всё время менял форму и пропорции и становился всё более зыбким и ненадёжным, всё ещё сохранял способность думать. Он сказал:
— Дика можно понять… нам в самом деле не везёт.
— Осталось идти совсем немного, — сказал Томас. — Я знаю. Мы идём быстро. Мы будем там послезавтра. Мы дотянем и без мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Дик, я обещаю!
Дик поднял руку, чтобы показать, что слышит, — звуки далеко разносились над снежным склоном, но шага не замедлил.
— Козу поймать нужно, — обернулся Томас к Марьяне. — Она нам нужна. Но не надо убивать. В этом нет смысла… Что-то меня жжёт. Как жарко… Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
