Возвращаемся в будку, там Юрок сидит. К моему черносливу пристроился.
- Базар к тебе. Пойдем, туз нарежем.
Не жду хорошего, без смешинки парень, тяжело с такими базарить.
- У тебя что с Ленкой?
- Ничего. Дурачимся... (еще какое чего - в смысле чувств, конечно, но кто мне Юрок, чтоб откровенничать?)
- Короче, если лезет к тебе - пни ее, суку. У нее же муж-зэк.
- Не замужем она, что ты гонишь.
- Муж. Не расписаны - все равно, вместе жили. Твоя бы блядовала, пока ты здесь,
- как тебе?
- Да на здоровье! - легко так, искренне говорю, потому что нет никакой моей.
Вычеркнута.
- Ну, смотри, - не с угрозой, а, дескать, дело твоей совести. Кольнул-таки в уязвимое.
Что ж, спрошу завтра у Ленуси. Но - пнуть? Нога отсохнет. И почему это больше никто не в курсе про сожителя? И с чего это Юрок вдруг такой ревнитель очага? Не ожидал. Теряюсь в догадках. Расстроен.
- Ленька, чего там с Юрком терли-то? - Толику день без сплетни - пропащий день.
- Спрашивал, у кого лучше бухало заказать, из шоферов, кто не палился ни разу.
- А что, жены бригадников не могут привезти?
- Нет, они же подписку давали: никакого алкоголя в поселок. Зачем им заморочки?
- А ты кого посоветовал? - у самого-то свои каналы: капитан Мухин. Толян деньги дает - Васильич отоваривается в городе. Выгодно обоим: у одного зарплата целее, другому - зелье без палева.
- Никого. Уже два месяца не в гараже - откуда я знаю? Пусть к новому диспетчеру идет.
XVII
В юности меня пронзил Стендаль - формулой из дневника (пятнадцатый том собрания сочинений): "Остаться наедине с женщиной и не овладеть ею - значит оскорбить ее". Ну, это француз, южная кровь, буржуазные нравы. Я модифицировал для северного климата, не вразрез с кодексом строителя коммунизма: вместо "овладеть"
- "объясниться в любви, сделать предложение". Беда, что как начал в жизни применять - сразу на согласие напоролся, нашлась авантюристка. (А как назвать? - ведь ни собственности, ни ответственности и посейчас, а тогда - много паче.) Добром не кончилось - ну, так что? Это жизнь виновата, а формула - замечательная.
На очереди - Ленуся, стало быть. Только наедине - не остаться никак, это и сдерживает. В нашей полтора на два меньше четырех человек не бывает, да еще собаки эти, телефон, дымище слоями... Нет, не грот Амура, не располагает.
- Хотите, вам свою родину покажу? - с утра Ленуся.
- В смысле?
- Так вот же, Арефа, я там родилась.
Мороза нет (минус пятнадцать всего), можно прогуляться, полкилометра где-то.
Дворов в пятнадцать деревенька, все уже истлело, зияет. Один дом только с крышей и стеклами. Но Ленусин не этот. Показывает развалину.
- Почему переехали-то?
- А тут три семьи осталось всего - решили: проще в Вишерогорск нас перевезти, чем сюда электричество тянуть. Семнадцать лет уже никто не живет.
Грустно. Заходим в дом что с крышей. Все голо, но возле крыльца - поленница.
Березовые чурочки, черные аж от времени, люкс-дрова, термояд. Не то, что у нас - только с полведра солярки разгораются (это Толян жаловался, ему же ночью просыпаться приходится, раза три по-новой топит).
- Андрюха, Вовчик! Возьмем по охапочке?
Навьючил орлов, сам с Ленусей тормознул:
- Идите, мы догоним.
Ну, и про сожителя - самый момент. Оказалось - да, фигурирует некто. Володя. Не зэк, а всего-то годишник условно схлопотал, месяца три назад. Клуб хотел поджечь, во время танцев. Спьяну, конечно.
- Он вечно, дурак, как пьяный - что-нибудь начинает. Не хочу я с ним. Лучше за Воронина замуж выйду.
- А он что, предлагал, что ли?
- Предлагал.
Воронин - это Юрок и есть. Вот ударник, и здесь поспел! Теперь все ясно.
- А ко мне в Питер приедешь?
- Зачем?
- В гости. Буду скучать по тебе.
- Это ты сейчас говоришь. - Нет, взяли манеру: умняк на рожу вешать, умудренные какие! Видишь - не врал, скучаю же, правда.
Держу ее за руки, улыбаюсь. Ей тоже весело. Вдруг - помрачнела.
- Собянин проехал. Его "Краз" . Увидел, кажется.
- Ну и что?
- Они с Володькой друзья. Расскажет.
Собянин - местный лесовозчик, вишерогорец. По лицу вижу: всерьез испугалась.
- Ладно, возвращайся одна. Я еще чурок наберу.
