А как же занятия искусством? Как же ему теперь быть? Он попытался рассуждать взвешенно и здраво. Когда он уезжал, среди его лондонских знакомых никому не было дела до того, куда он направлялся, тем более кругом царили такие беспорядки. Да — в Лондон. Там его не найдут.
Он уже пересек пустошь и добрался до оврага, когда три всадника, видимо, заметив одинокую фигуру на краю равнины, галопом понеслись к нему. Он спрыгнул вниз, на когда-то глинистое, а сейчас иссохшее и растрескавшееся дно.
— Натаниэль?
— Сюзанна! Боже мой, Сюзанна!
— Ты ранен?
Она была растрепана, вся в грязи, глаза дико расширены от страха; все ее тело сотрясала крупная дрожь. Он привычно приобнял ее за плечи, пытаясь успокоить.
— Ты не пострадала? Где твои родители?
— Их уже забрали.
— Они приехали арестовать нас?
— Не знаю. Мы должны немедля уйти с этой земли. У нас на нее нет прав, они так сказали. Где ты был?
— Сюзанна! Послушай меня, Сюзанна. Тебе лучше выйти и сдаться.
Она изо всех сил вцепилась в него, явно не понимая.
— Позволь мне остаться с тобой.
— Нет, это невозможно.
— Пожалуйста, Натаниэль, ну пожалуйста; я так боюсь! Натаниэль, что ж теперь будет?..
— Ничего страшного не будет, если ты просто и мирно выйдешь и сдашься.
— Они сожгли наш дом.
— Родители станут искать тебя. Они проклянут тебя, Сюзанна.
— Но я хочу остаться с тобой.
Он не поддался на ее уговоры и мольбы. От нее пахло страхом, потом и грязью. Она прятала лицо на его груди. Единственное желание, которое она вызывала у него сейчас, — желание отшвырнуть ее, вырваться из ее хватки, избавиться от нее. Он постарался говорить спокойно, тоном рассудительного родителя:
— Делай что тебе говорят. Все будет в порядке, вот увидишь.
— Нет!
— Если ты не пойдешь сама, мне придется позвать солдат. Тогда тебе от них не спрятаться.
Он насильно подсадил ее на край откоса, подпирая плечом, и стал выталкивать наверх. В лицо ему посыпались грязь и песок, но он продолжал выталкивать Сюзанну, непристойно упираясь руками в ее ягодицы. Когда она была уже почти наверху, он почувствовал, как обмякло ее тело — ее воля и вера в него рухнули перед несправедливостью того, что он делал с ней. Оказавшись наконец на краю оврага, она не произнесла ни слова и не сделала попытки подняться. Если б она хотя бы плакала или проклинала его, ему было бы легче вынести то, что он делал.
Даже не взглянув на нее, Натаниэль вскарабкался на противоположный откос. Пробираясь дальше через вереск, он слышал доносящиеся от реки крики и стенания. Щеки его горели от страха и стыда. Он не знал, как скоро ему удалось добраться до леса. Но лишь там, под ветвями буков, он наконец распрямился в полный рост, чувствуя мучительную боль во всем затекшем теле. Взяв под мышку коробку с красками и неоконченные рисунки, он прошагал по лесу с полмили, а то и больше, пока не наткнулся на знакомую тропу. Здесь он, насколько сумел, привел себя в порядок и начал долгий путь обратно в общество.
Уильям просыпается в незнакомом месте. Правой рукой он машинально тянется к ставне, но нащупывает лишь воздух. Открыв глаза, он видит задернутые занавески, потускневшие столбики кровати, свою одежду, сваленную на стуле, и вспоминает, где находится. Некоторое время он просто лежит, наслаждаясь расслабленностью всех членов и радуясь теплу, что накопилось за ночь под одеялом. Потом прислушивается к себе: в желудке слабая, но настойчивая боль, и левое колено побаливает — недели две назад он повредил его, возясь с мельничным жерновом. Но постепенно слабый, как зимой, утренний свет начинает пробуждать легкую лихорадочность и другие боли, давно знакомые и привычные телу.
Уильям перебирает в памяти вчерашний вечер: Деллер; падение; портрет.
Он садится, кровать под ним скрипит. Спальня полна молчаливого ожидания, словно кто-то к чему-то прислушивается. Ему кажется, что он ощущает… нет, не присутствие, скорее некий призрачный разум. Воспоминания, скопившиеся по углам комками пыли, и следы помыслов и надежд, витающие в воздухе. Сколько людей перебывало в этой комнате за множество лет? И каждый раз человеческое присутствие в ней было столь мимолетно, что и сама эта комната стала местом вне времени.
