Он решил все-таки сойти вниз, представиться достойным образом кому-нибудь из офицеров и, получив позволение, спокойно собрать свои вещи. Возможно, если он сумеет показать, что является джентльменом, его не оставят здесь на произвол диггеров.
Он лихорадочно собрал то, что было у него с собой: кисти, палитру, коробку с красками. Книгу он бросил в сторону, но неоконченный пейзаж и портрет Томаса, немного подумав, взял с собой. Он начал спускаться, стараясь пригибаться как можно ниже, чтобы какой-нибудь не в меру зоркий солдат не выстрелил в мелькнувшую в кустах голову. Натаниэль понимал, что взгляд, которым солдаты смотрят на этот мир, таит в себе немалую опасность для всех остальных.
На середине спуска он приостановился и вытянул шею, ища взглядом офицера с как можно более великодушным лицом.
И увидел Томаса с чем-то белым в руках.
Натаниэль присмотрелся и узнал листы с памфлетами. Томас размахивал ими перед двумя мушкетерами, словно гербовыми приказами, подтверждающими права диггеров. Слов Томаса Натаниэль не слышал, однако легко мог вообразить их: страстный призыв к братству и гимн свободе — в твердолобых головах солдат это должно было звучать призывом к бунту. Один из них выхватил из рук аптекаря памфлеты, швырнул на землю и принялся топтать. Натаниэль с болью увидел, какое замешательство появилось на лице Томаса, когда все его красноречие разбилось о направленную на него сталь и враждебные взгляды солдат. Вдруг за хижинами одна из лошадей, заржав, взвилась на дыбы, и не ожидавший этого всадник свалился наземь. Тут же из зарослей вереска выскочили три диггера с палками (Натаниэль не узнал их) и с мстительными криками набросились на упавшего солдата.
Более всего Натаниэль опасался чего-либо подобного. Разъяренные нападением солдаты схватились за мечи, несколько из них сразу кинулись на защиту своего товарища. Тем временем Томас, стоявший спиной к этой сцене, продолжал настойчиво доказывать что-то тем двум мушкетерам. Похоже, те расценили его слова как злонамеренное препятствование властям: один из них грубо, с силой оттолкнул молодого аптекаря. Томас отшатнулся назад, взмахнув руками (словно посылал проклятие), и солдаты без всяких дальнейших разговоров сбили его с ног прикладами мушкетов.
Вскрикнув, Натаниэль бросился в заросли. Шипы дрока царапали его лицо и руки. На бегу он услышал топот солдат на той стороне холма и стал ломиться сквозь кустарник еще отчаянней. Когда до выхода на открытую равнину было уже совсем немного, он остановился, перевел дыхание и лишь сейчас почувствовал сильный запах дыма и понял, что он означает.
Солдаты жгли хижины.
Надежда спасти свои вещи оставила его. Рисунки, изображавшие жизнь и труд диггеров, неотправленные письма к брату, в которых он описывал общину, — все это пропало. Свидетельств тому, как он пытался обрести новую жизнь, у него больше не было.
Натаниэль выбрался из зарослей. Судя по доносившимся с другой стороны холма звукам, стычка солдат с диггерами становилась все ожесточенней. Натаниэль бросился бежать на север, подальше от всего этого. Он был перепуган и понимал это. В голове крутились четыре слова — Итогmortisconturbatme63, — и он бежал сквозь спутанный вереск, непрерывно повторяя про себя эти слова. Дважды он падал, запутавшись ногой в сплетении вересковых ветвей. Упав во второй раз, он не стал подниматься. Притаившись точно птица, он вслушивался в доносящиеся крики женщин и ржание коней. Перед глазами снова встала сцена: Томас, падающий под ударом прикладов. Но и гнев на солдат, и боль за друга не смогли вытеснить страх. Напрасно, все напрасно. Дрожа всем телом, он пополз на четвереньках. Трус, подумал он о себе. Трус, передвигающийся по-животному, ползущий в поисках хоть какого-нибудь укрытия.
Каким же тщеславным и легкомысленным глупцом он был! Он отправился сюда, поддавшись порыву чувств, когда оказалось, что отец почти ничего не оставил ему в наследство. И все это время гнал прочь мысли о завтрашнем дне. Высокомерное раздражение и обида притупили его природное чутье, и лишь сейчас он понял, что жизнь в общине, среди диггеров, может стать для него позорным клеймом на всю жизнь. И не только для него, для всей его семьи.
