Портрет призрака - страница 20
Дигби не хочет и не собирается видеть жестов и гримас Натаниэля, которыми тот пытается обескуражить его. Ведь это же Нат Деллер, его прежний собрат! Он делился с Дигби своей порцией еды в зарослях цветущего дрока; он рисовал портреты детей; он так чудесно пел, вызывая у Дигби восторг, когда они ночевали под холодным звездным небом. Конечно, он сможет вернуть Натаниэля на свою сторону. А потом, если будет на то Божья воля, он спасет и всех других, кто, блуждая, удалился от Истины.
— Вот почему мы должны покинуть Англию! — воодушевленно заключает Дигби. — Ведь там, в Новом Свете, благодать Господня падет на нас, и свет истины омоет нас от скверны.
Его слова словно отскакивают от Натаниэля, будто стрелы от щита. Натаниэль все стоит, возвышаясь, огромный, непроницаемый, словно гора. Сердце Дигби сжимает отчаяние. Этот человек непоколебим.
— Этот Карл Стюарт кажется рассудительнее и прозорливее, чем его отец.
— Ох, да не верь ты королям! От них можно ожидать лишь неправедных беззаконий. Но хоть король и может тиранить людей, как ему вздумается, рано или поздно и ему придется отвечать перед Христом, величайшим из уравнителей 20 сего мира.
Натаниэль вздрагивает и машинально бросает взгляд через плечо. Уж не прячется ли за гобеленом роялистский шпион, думает Дигби.
— Как бы то ни было, — с неторопливой рассудительностью говорит Натаниэль, — возвращение короля — это, безусловно, лучше, чем беспорядки, что творились все последние годы. — Он выставляет вперед открытую ладонь, предупреждая возможный протест (Дигби кажется, что именно таким жестом Христос успокаивал море). — Я не могу ехать с тобой в Массачусетс. Неужели ты не видишь этого? Это давно уже не мой путь.
— Долг каждого англичанина — нести спасение в Новый Свет. Не мы ли во время войны сражались с гонителями христиан?
— Я не сражался, — возражает Натаниэль. — Я писал картины.
Дигби отворачивается и, не моргая, смотрит на свечи, пока на глаза не наворачиваются слезы. Бездумно оборвав цветок примулы, он начинает раздергивать его на лепестки.
— Что ж, ладно, — отвечает он, — раз я не могу убедить тебя ехать туда самому…
— То что?
— Возможно, ты внесешь свой вклад в расходы этой экспедиции? — Натаниэль молча отодвигает вазу с примулами, так что Дигби до нее более не дотянуться. — Или ты израсходовал все свое состояние на то, чтобы стать настоящим джентльменом?
— Настоящим джентльменом, — эхом отзывается Натаниэль и добавляет: — В чьем доме ты сейчас находишься.
— Я не знал, чего ожидать, когда ехал сюда. Пожалуй, Господь и поныне милостив к тебе.
— Я бы не сказал о себе такого.
— Это не важно, я вижу ее в твоих глазах. Но не свыкайся слишком с тем, что имеешь, ибо рано или поздно кара Господня обрушится на тех, кто уклоняется от выполнения долга своего.
— Боюсь, кара Господня обрушится на меня гораздо раньше, если я с небрежением отнесусь к дару, что он вручил мне. У каждого человека призвание. Свое я знаю, и оно здесь, в Англии. — Натаниэль присаживается за стол до неприличного близко к Дигби. Кровь стынет в жилах Дигби, когда ладонь Натаниэля сочувствующе ложится на его плечо. — Нет такого предназначения, что спасло бы нас от смерти. Жизнь — беспрерывный поиск, в котором нам дарованы лишь краткие мгновения отдыха: в любовной гавани или в преходящем забвении сна. И когда мы думаем, что достигли наконец того, что всю жизнь искали, как земля разверзается под нашими ногами. Я не верю, что мы можем создать хоть что-то долговечное.
Дигби старательно молчит ему сейчас спокойнее.
— Разве что в искусстве, — добавляет Натаниэль.
— Что? — не выдерживает Дигби.
— В нем каждый может найти совершенство. На картинах замирает время, которое непрерывным своим ходом заставляет нас опровергать свои собственные идеалы.
— На всех этих холстах жизни вообще нет, — презрительно усмехается Дигби.
Натаниэль вздыхает и отходит поправить дрова в камине. Дигби с горечью говорит ему в спину:
— Величие души может проявиться лишь в обществе других. Твое затворничество здесь — нарушение воли Божьей.
