Он подошел к декоративному бассейну, наполненному дождевой водой: над ней склонялась плакучая ива, которая казалась огромной и венчала этот бетонный водоем, точь-в-точь как другие деревья окаймляют озеро. Ребенок закатал рукава хлопчатобумажной рубашки, встал на колени и отмыл от земли лезвие ножа. Наверное, забавы ради мальчонка метал его в траву, и тот вонзался стоймя: земля на лужайках нежная, податливая.
Прохладная вода обжигает ранку на пальце неровный порез с искромсанными краями, оттуда течет уже не кровь, а бесцветная лимфа, липкая, точно слизь улиток, сидящих на стенках бассейна, будто затворницы в раковинах, пока их наконец не разбудит дождевая вода, поднявшаяся после нескольких ливней.
Ранка на его указательном пальце обильно кровоточит. Мальчик выпрямил его и отставил в сторону: очевидно, ему не больно, и будь палец просто вымазан в варенье, он держал бы его точно так же, чтобы не испачкаться.
Ночь ясная-ясная, луна в вышине, белые цветы. Лужайка однотонная, темная, потускневшая, усеянная серыми пластинками -травяным исподом.
Я выхожу. Кромешная тьма. Фонарь, освещавший порог, наверное, разбили. В стеклянный шар швырнули булыжником, и выпуклые осколки рассыпались по ступенькам. Вместо лампочки, тоже разбитой, торчат две перегоревшие кривые антеннки, желтее дверной ручки из очень бледного металла, отполированной ладонями.
Вмурованный в наружную стену фонарь состоял из большой лампочки и стеклянного корпуса в форме артиллерийского снаряда, защищенного эмалированным отражателем. похожим на перевернутую тарелку: простым нажатием этот фонарь изящно направлялся вниз. Проходя мимо, какой-то мальчонка швырнул камень - или. возможно, даже целая группа мальчишек пыталась попасть в стеклянный шар и сразу убежала, едва тот разбился.
Невелика потеря, ведь электричество, вероятно, давно уже отключили.
Я достаю из кармана старый клочок бумаги, который без конца туда засовывал, вновь вынимал, рассматривал и черкал: он желтый и такой отсыревший, что разрывается в руках. Я его скомкаю и выброшу. Нет, перечеркиваю одну часть рисунка, а затем поглубже запихиваю бумагу в карман.
Ров грязный и матовый. Трава горит -деревья тоже, один раз - звуки - нет, я возвращаюсь к себе.
Никого. Высокие деревья с серым блестящим исподом.
Чуть позже в небе: волдырь гнойно-желтого цвета - луна с синими прожилками, варикозный пузырь. Отвратительный, точно болезнь.
Слышны ли шаги по гравию аллеи за домом, с изнанки улицы.
Подвижные белые облака. Я жду, пока выглянет солнце. Паренек наблюдает за мной, не шевелясь. Мы не будем разговаривать.
Прямые ноги, напряженный живот, был у себя.
теперь почти ничего
Тело раскрывается и растягивается, его клетки лопаются и сочатся, оно медленно увеличивается, будто созревающий зародыш. Роды в траве труп растет.
Он лежит на свежей траве гладкой, густой, недавно скошенной или подстриженной лужайки. Она сохнет под открытым солнцем, и острые концы срезанной травы, возможно, колют ему подошвы. Но он не шевелится, напевает, и его глаза смеются от света.
Тягостный зной, как всегда летом. Поднимающиеся тропинки, урожай, упархивающие птицы, девушки в соломенных шляпках, изнеможение, испарина; вода для утоления жажды.
Его узкий белый торс, перерезанный под сосками поверхностью воды; отблеск рядом с подмышкой: желтый солнечный свет.
Ребенок сидит не на толстых ляжках, а на первых изгибах ягодиц, где только начинается их разделение. Он раздвигает локти и вытягивает руки плашмя на воде.
Солнце размером с яичный желток Рука лодочкой под водой, собранная в горсть под этим желтком: пальцы разжимаются и сжимаются, яйцо накаляется и распадается на кривые волокна - юркие, точно зародыши. Кулак сжимается и разжимается вокруг водяного столба, который он сам же и порождает, а затем играет в бильбоке с этим столбом и всклокоченным солнцем. Рука с соединенными пальцами вытягивается, выступает из воды и снова окунается, увлекая за собой маслянистые лучи, тысячи желтых и белых нитей, которые дрожат, рассыпаются и запутываются. Этот узелок света под его плоской левой грудью со слегка заостренным розовым соском.
