«Десять часов на волне – десять часов секса, – сказал бы Коул. – Вот что такое Коста-Рика».
Собрав сигары, Дэкерт убрал их в мешок для вещественных доказательств, к другим личным вещам Коула. Думал отдать их Тэтчу, но тот сейчас в ступоре, вряд ли возьмет. Как и все они. На станции была атмосфера – как в вестибюле похоронного бюро, где все стараются не смотреть на гроб, но все равно ощущают его присутствие. За последние пару дней Кворлз, Вернон и Тэтч едва несколько слов сказали. «По крайней мере, у них есть моральное право на депрессию», – подумал Дэкерт. Настоящие причины для скорби. Они жили с Коулом как братья, работали с ним, рисковали жизнью, каждый раз выходя на лунные равнины. Даже Лэйн, несмотря на дистанцию, которую старалась сохранять, могла оплакивать его, не испытывая чувства вины. Она часто помогала Коулу укладывать его непокорные светлые волосы, называла его «мой малыш». Наверное, самое сильное из всех проявлений чувств, которые она позволяла себе по отношению к кому-либо из мужчин те три года, что работала на «Ясности».
А что же он сам? О чем он сам жалел: о смерти Коула или о том, что она запятнает, развеет в вакууме его безупречную профессиональную репутацию? С тех пор как Дэкерт стал командовать станцией, он не потерял ни одного человека. А вот теперь потерял, и именно Коула. В глубине души у него всегда будет поровну печали о смерти Коула и чувства вины, оттого что он, возможно, больше жалеет себя, чем Коула Бенсона. «Даже в горе можно быть эгоистом», – подумал он.
А может, эта ситуация просто заставила с новой силой вспыхнуть память о прошлом. Он много лет не сталкивался со смертью, однако были времена, когда она еженедельно посещала его. Какой строевой офицер не терял солдат в долине Бекаа? Сержант-артиллерист или юный рядовой, которого разорвало изнутри акустическим ударом или убило самонаводящейся пулей – и которого через пару дней заменят по запросу, как сломавшуюся ось, произведенную в трех экземплярах и доставленную из Штатов как раз к следующей перестрелке. Некоторых из этих детишек, погибших под его командованием, Дэкерт даже по имени не знал. Молодежь, слишком глупая, черт ее дери, чтобы остаться в живых. В конечном счете уже не имело значения, хорошими солдатами они были или плохими: у тех, у кого инстинкты получше, и шансов побольше, но никому не было дано долго выжить против законов статистики. Люди просто гибли в Пекле – безо всякой причины, за исключением того, что шла война.
А вот здесь войны нет, и от этого намного хуже. И Коул не просто умер – случайность, во многом куда более вероятная на Луне, чем возможность остаться в живых. Случайность, которую не слишком сложно было бы предвидеть, учитывая беспечный характер молодого горняка… Нет. Его кто-то убил.
Кто-то убил Коула.
Каждый раз, как эта фраза звучала в голове Дэкерта, он встряхивал ею, будто наткнулся лицом на паутину. Невозможная мысль. На Луне люди берегут друг друга, а не убивают. Здесь несчастные случаи в порядке вещей куда больше, чем в самых опасных местах на Земле, – камни с голых скал Эвереста, попавшие в выхлоп реактивного самолета, ядовитые джунгли, огромные выжженные пустыни. По крайней мере, там можно выжить то недолгое время, за которое ты сможешь придумать какой-то план. По крайней мере, там есть воздух – хоть какая-то граница между человеческими существами и пустотой Вселенной.
Когда что-то случается на Луне, оно перерастает в катастрофу, прежде чем успеваешь хоть что-нибудь изменить. Во время первой попытки устроить здесь постоянную станцию в 2067-м погибли семеро русских, и все из-за нескольких крупинок лунной пыли. Острые кусочки анортозита[9] стали причиной короткого замыкания в одном защищенном контуре, это повлекло замыкание в другом, и случилось, казалось бы, невозможное. Главный компьютер открыл все люки на крохотной станции, даже не включив предупреждающие сигналы. Поисковая команда, прибывшая неделю спустя, нашла всех семерых на тех местах, где их застала разгерметизация. Промерзших насквозь, настолько, что их пришлось отогревать переносными нагревателями – просто для того, чтобы распрямить тела и засунуть в мешки для отправки на Землю. Один сидел на унитазе, со старой бумажной книгой Шолохова «Тихий Дон» в заледеневших руках и со спущенными штанами.
