Не то чтобы Дэниел Стамфилд не заслуживал хорошей трепки, размышляла девушка, вытаскивая шпильки из волос, чтобы избавиться от головной боли. Конечно, заслуживал – но от того, кто больше, сильнее и более склонен к насилию, чем она. Никто не сможет ненавидеть его больше. Этот негодяй украл ее мечты три года назад, и при этом загубил ее жизнь. Это было в прошлом, но сейчас он может разрушить также и ее будущее. У него есть возможность отобрать у нее последний шанс обзавестись собственной жизнью, вырваться из-под гнета отца.
К тому же Дэниел Стамфилд был достаточно злобен, чтобы сделать это. Он получал удовольствие, причиняя боль. Если верить горничной, помогавшей ей одеваться, он за две минуты сумел схватить за шиворот мистера Добсона. Кори этому вовсе не удивилась. Стоило только взглянуть на биографию этого мерзавца: его карьера в армии была в лучшем случае сомнительной; он почти убил бедного Фрэнсиса Снеллинга, которого совершенно не знал; с тех пор он поучаствовал в таком количестве потасовок в барах, что и слугам не сосчитать. Говорят, что владельцы таверн прячут бьющиеся вещи, когда Стамфилд заходит к ним – так же, как и своих дочерей. Она готова поспорить, что он был одним из тех гадких мальчишек, которые отрывали крылышки бабочкам. Разумеется, его мать никогда не рассказала бы о таком.
Стамфилд уже повел себя с Кори как с падшей женщиной, обнаружив недостатки в ее декольте, посоветовав своей матушке отправить ее домой, из-за того, что она окажет дурное влияние на Сюзанну, пригласил ее в цирк слишком поздно, очевидно, из неохотной любезности. Девушка оставила бы его дом, если бы у нее было другое место, где угодно, куда она могла пойти. Она начтет писать письма старым подругам, как только поднимется наверх в свою комнату. Кори не питала особых надежд, потому что они не поддерживали связь, особенно после того, как их жизни так сильно разошлись. Ее подруги были замужем, с растущими семьями, в то время как она пребывала практически в качестве узницы в доме своего отца. Она сомневалась, что они пригласят практически незнакомую женщину в свой дом, но попытаться стоило.
Бог знает, что она ощущала себя нежеланной гостьей в его доме, даже несмотря на то, что домом владел граф, а пригласила ее леди Кора. Сейчас Стамфилд был хозяином, главой семьи леди Коры, ее сопровождающим, ее защитником. Ха! Кори бросила перчатки на пол.
Этот увалень скорее обрушит дом им на головы и надежды Кори вместе с ним. Если он вызовет еще один скандал, опрокинет чашу с пуншем или затеет потасовку в «Олмаке», заявит принцу-регенту, что тот слишком жирный, чтобы сидеть на лошади, или леди Джерси, что она слишком много болтает, леди Кора будет вынуждена сбежать обратно в деревню. А первый и единственный Сезон Кори внезапно закончится.
Так или иначе, но это может произойти. Напившись, или со злости, или чтобы отпугнуть своих знакомых холостяков, Стамфилд может рассказать о том, что знает о ее побеге. Ее отец решил, что Кори не достойна стать женой ни одного мужчины. Возможно, Стамфилд думает то же самое. Кори честно намеревалась рассказать свою версию этой истории своему поклоннику – но только после того, как он сделает ей предложение, а она его примет. И если он решит пойти на попятный, то тогда он не тот человек, за которого она хотела бы выйти замуж.
Но перед этим, до того, как джентльмен заинтересуется в достаточной степени, чтобы предложить ей руку и сердце, никто не должен знать о ее позоре. Одно слово о старом скандале, один намек на то, что репутация Кори совсем не та, какой должна бьть – и она станет парией. Даже если положения леди Коры или влияния графини окажется достаточно, чтобы ее включали в списки приглашенных, там ее будут преследовать косые взгляды, намеки, нежелательные авансы со стороны каждого молодого повесы и старого распутника, которые сочтут ее готовой к неприличным предложениям. А вот чего не будет, так это честных брачных намерений.
Кори знала, что Стамфилд ни за что не забудет о ее прошлом. Его отношение доказывало это. В его крошечном мозгу она навечно будет заклеймена падшей женщиной, точно так же, как в сознании ее отца. Ни один из них не мог понять – и не хотел – что все, что ей кода-либо было нужно – это возможность жить собственной жизнью.
